Сергей Чевгун - Там, вдали, за… Повесть и рассказы

– Вероятно, о войне? – заметил Рябцев с ноткой сарказма в голосе.

– А о чем же еще, как не о ней? Нашим старикам только этим и жить, – вздохнул Фуфлачев. – Да я, может, и сам скоро за воспоминания сяду. Чем я хуже других? Жаль только, медали у меня нет пока…

Плотный старик в добротном кожаном пиджаке сидел за рулем казенного «Мерседеса» и читал «Городские новости».

– Милости прошу, – пригласил Фуфлачев, открывая заднюю дверь.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Рябцев, забираясь в салон.

Старик в пиджаке молча сунул газету между сиденьями и потянулся к ключу зажигания.

– Утро доброе, – уточнил Рябцев, изрядно смутившись.

Но водитель и на этот раз ухом не повел. Лишь когда профессор в сердцах хлопнул дверцей, обернулся наконец к чересчур нервному пассажиру.

– Что? Не слышу. Говорите громче, – он мельком взглянул на Рябцева и тут же, казалось, потерял к нему всякий интерес.

– Контузия у него, – снисходительно заметил Фуфлачев, удобно располагаясь на переднем сиденье. – Я же вам рассказывал: в воронке родился!

– Как же он машину водит?

Судя по тому, как оживилось у водителя лицо, эту фразу он услышал.

– Да что там машина? Ерунда, – сказал водитель, оборачиваясь к Рябцеву. – Я в армии, помню, танкистом служил, сверхсрочником. Вот это техника! Бывало, едешь по Праге, а чехи что-то кричат по-своему, руками машут… Будто никогда настоящего танка не видели. Смех! Ну, пальнешь шутки ради над головами, чтоб под гусеницы не лезли, и дальше едешь… И хоть бы раз у меня права отобрали!

Тронулись с места. Проскочили один перекресток, другой… Бравый водитель Алексей Митрофанович с медалью, секретарь Иван Тимофеевич, ночевавший под лестницей, чиновник Фуфлачев, собирающийся писать воспоминания о войне, – все смешалось у профессора в голове наподобие коктейля. И льдинкой плавала в нем одна-единственная мысль: да неужели они об этом всерьез? Быть такого не может!

– Интересно, что вы будете делать лет через десять, когда ни одного ветерана в живых не останется? – не выдержал Рябцев.

– Ну, хотя бы одного старичка где-нибудь да отыщем, – хмыкнул Фуфлачев. Впрочем, улыбка тотчас же сошла с его лица, а глаза стали строгими, как у трамвайного контролера. – А, собственно, вы-то что переживаете? Это нам воспитанием молодежи приходится заниматься. Вот мы и занимаемся. Ветеранов привлекаем, встречи организовываем… И довольно успешно. У меня, между прочим, даже грамота за это есть!

– Странно все это, – неожиданно вырвалось у Рябцева. – Ведь что получается? Сначала одна страна одолела другую. И тогдашнее поколение было поколением победителей. Потом мы отказались от прежней идеологии. И нынешнее поколение стало поколением побежденных. Вы понимаете, о чем я?

– Ну, предположим. И что?

– Так ведь это самое страшное! Представьте, что должен чувствовать человек, которого общество по-прежнему называет победителем, хотя само теперь живет совершенно с другой идеологией. Все изменилось: цели, ориентиры… мировая система, наконец. А мы как воспитывали молодежь на опыте старшего поколения, так и продолжаем воспитывать. Как будто, чтобы считаться настоящим патриотом, обязательно медали надо на груди носить! – Рябцев попытался себя сдержать, но не тут-то было. – Да если на то пошло, герои все там, на поле боя, остались… или умерли от старых ран. А те, кто теперь в ветеранах ходит… Медали? Не спорю, есть и медали. Но сколько среди них боевых? В основном юбилейные носят.

Что называется, прорвало. Обычно Рябцев был многословным лишь на лекциях. Кажется, профессор и сам понял свою оплошность, потому что вдруг замолчал, сделав вид, что разговаривал сам с собой.

А вот чиновник Фуфлачев от острой темы прятаться не стал. Да и некуда было: в машине разве куда спрячешься?

– Интересно вы рассуждаете, профессор, – начал Фуфлачев, осторожно подбирая слова. – Можно сказать, культурнейший человек, отечественной историей занимаетесь… А простых вещей понять не можете.

– Простите?..

– Да я-то что? Прослушал – и забыл, – вздохнул Фуфлачев и покосился на водителя. – А вот Алексею Митрофановичу слышать это очень и очень обидно. Ладно хоть контузия у человека, – снова вздохнул. – Он ведь, знаете, прямо в воронке… Я вам рассказывал. Пуще жизни медалью дорожит! А вы при нем такое говорите… Прямо вам удивляюсь!

Хотел еще что-то сказать, но передумал, повернулся к боковому окну и сделал вид, что рассматривает городские пейзажи.

Поглядывал в окно и Рябцев. Он вдруг обратил внимание: сколько в Городе пожилых людей. Буквально на каждом перекрестке профессор замечал седых и скромно одетых, терпеливо ожидавших зеленый свет. И хоть сам был давно не мальчик (уже пятьдесят семь), увиденное его огорчило. Иному бы дома сидеть, правнуков нянчить, а он, знай себе, идет, еле ноги передвигая, от магазина к магазину. Не иначе как цены высматривает. А заодно уж и свежим воздухом дышит. За бесплатно…

Минут через двадцать уже подъехали к Холму. Прижались к обочине, остановились. Водитель остался дочитывать «Городские новости», а Рябцев с Фуфлачевым вышли из машины и стали подниматься по бесконечной лестнице, ведущей на вершину Холма.

Главный специалист по культуре шагал… нет, бежал… нет, именно катился вверх по ступенькам, опровергая все законы физики. Рябцев же, как человек в возрасте, шел медленно, иногда останавливался передохнуть, и тогда Фуфлачев начинал нетерпеливо крутиться на месте, то глядя на профессора, а то устремляя свой взор на Монумент. Чувствовалось, что заведующему департаментом культуры не терпится продемонстрировать свой театрально-постановочный талант во всем его великолепии.

И вот поднялись наверх, к Монументу, прошли чуть дальше и левей, мимо храма, прилепившегося к пологому склону. Открылся вид на низину, обсыпанную тощими кустами да березками. Здесь Фуфлачев остановился, вынул из папки лист бумаги, сложенный наподобие военной карты, и развернул его. Получилась небольшая бумажная простыня, густо разрисованная какими-то квадратиками, прямоугольниками и кружочками. А также красными и синими стрелами, переплетенными вокруг большой черной буквы М.

– Ну, вы понимаете, что «М» – это Монумент, – начал Фуфлачев в меру торжественно. – Собственно, вокруг него и развернутся эти полные драматизма события…

– Какие, простите, события?

– Известно какие! Военно-исторические, конечно, – с суворовской прямотой отвечал Фуфлачев. – Взгляните на план-схему. Вот здесь, в лесочке, мы думаем роту автоматчиков разместить, а сюда пару пулеметов определим. Там их батарея, здесь – наша… А это – линия вражеских окопов. Видите, синим нарисовано? Сюда мы минометы поставим. Потом еще пару пушек – на правый фланг, пару – на левый…