Светлана Авдейчик - Дневник паникёрши

– Ты читала Фрита Криса? Про устройство мозга?

– Я читала всю ту хренотень, что ты мне подсунула, – буркнула я, вытирая насухо чашку. От всей этой мерзкой истории с паническими атаками есть определенная польза. Я стала очень чистоплотной и до ужаса мнительной. Вот чашки я раньше мокрые плюхала в сушку, совсем не заботясь о зловредных плесенях, так и норовящих, поселиться на кухне.

– И как?

Я пожала плечами.

– Я поняла, что мозг, это гигантская цепь из присосок и проводков и контактов, и если их правильно замкнуть, то эта штука будет работать.

– Ну вот! – радостно воскликнула Юлька. – Видишь! Все просто!

Проще не бывает.

Алиса

Мир после атомной войны. Моя мама так говорила про такие прически.

С трудом отвожу взгляд от малиновых волос. Хочется рассмотреть сережку в ее языке, не знаю, Юлька бы наверняка сказала, как она называется, но чувствую, что это будет уже слишком. Куда бы посмотреть. На глаза тоже сложно. Именно так – «на глаза». «В глаза» даже сказать трудно. Произведение искусства и глаза и все что вокруг… Радужка какого-то нереального цвета. Все эти побрякушки. В принципе, для того она это и сделала, чтобы все смотрели. Чего смущаться? Бери да смотри. Смотрю на татуировку на шее. Завидую молча. В мое время не было такой возможности. То есть была, но я про нее не знала. А был период, когда мне очень хотелось оказаться на ее месте. Нет, не беременной в девятом классе. И я не про татушки. Алиса год назад перешла на домашнее обучение. Когда её мама пришла оформлять документы на домашнее обучение для Алисы – она выглядела примерно также. Ну, со скидкой на возраст. Моя бы не пришла. Хоть мне и хотелось в девятом классе оказаться на домашнем обучении. Я уже тогда была нелюдимой. На всех недостойных свысока смотрела. Недостойные и не стремились со мной общаться. Нечего мне там было делать. Прошу показать фотку малыша. Улыбается. В зубах пирсинг. Надеюсь, это так называется. Показывает на телефоне. Уже обе улыбаемся. Малышка – прелесть. А я ожидала увидеть детеныша в стиле семейки Адамс. Пока проколоты только ушки. В остальном – рюши, погремушка, все как надо. Продлеваем домашнее обучение.

29 октября

Люди, пожалуйста, – замечайте, когда вы счастливы!

Курт Воннегут

– Пусть бегут неуклюже, пешеходы по лужам…

Никаких возражений. Но я к ним присоединяться не собираюсь. Я лучше подожду. Закуталась в куртку поплотнее. Ушла глубже под козырек выхода из метро. Певучая компания, хохоча, побежала по лужам.

Стена дождя.

Интернет работает. У меня дома. Радио есть. Тучи вроде были. Только зонтика со мной нет. Почему это со мной случилось? Не отсутствие зонтика. Это фигня.

Отсутствие желания вот так же пробежаться по лужам. Подставляя лицо под капли, пусть даже воображаемо-радиоактивные, мимо завистливо-осуждающих физиономий, прямо в объятия гриппа и воспаления легких, с которыми мы так успешно справляемся в 21 веке. Повезло то как. Не то, что моим бабушкам. У них даже антибиотиков не было.

– Потому что твой организм жаждет стресса.

Сегодня очков не было. Бирюзовая радужка Юлькиных глаз ввергала меня в гипнотический транс. Бирюзовые ногти отбивали в «Пещере горного короля». Юлька общалась с кем-то в Вайбере посредством ёмких, коротких, невоспроизводимых в приличном обществе фраз. Ответное бибиканье вайбера раздражало. Очередной обладатель низкого IQ, умело скрывавший до поры до времени от Юльки этот недостаток, получал отставку. Юлька отшвырнула телефон с явным удовлетворением на лице.

– Не просто жаждет. Кричит и вопит: дайте мне его! Стресса! И побольше. Привык. А ты его лишаешь удовольствия. Все у тебя отлично. Излишества всякие… Ленка заглянула в посудомойку в поисках чашки.

Чашку она на четверть заполнила моим сверхдорогущим, кенийским кофе. «Эгоист» отдыхает. Одуренный запах. Запихала в рот овсяную печенюшку.

– У сомалийских восемнадцатилетних барышень не бывает панических атак. Как только их третий, четвертый и пятый ребенок умирают от поноса, они садятся с оставшимися двумя в лодку, заполненную такими же, как сами – горемыками и плывут навстречу счастью.

Варварство заваривать такой кофе в чашке.

– У восемнадцатилетних барышень не может быть пятеро детей.

– По себе не суди. В твоем возрасте у них уже внуки. Это у тебя их в двадцать восемь нет. Их только обрезают в двенадцать, чтоб ты знала. Юлька открыла хлебницу. – Часть из них при этом умирает. От кровотечений и сепсиса. Ну и больно, опять же. – Шоколадок нет что ли?

– Не борзей, а?

Юлька вздохнула и ловко отломила от батона горбушку.

– Перед тем, как выдать замуж третьей женой за какого-нибудь ВИЧ-инфицированного бандюгана, – прошамкала она с набитым ртом. – Вот это трешняк. А у тебя идиллия – адреналин вырабатывается, а деваться некуда. Одна опасность в жизни – что моль в норковой шубе заведется.

Завидует, блин. Уже месяц как завидует.

– Это коза. Крашеная.

– Вот-вот. Гринписа на тебя нет. Даже. И шоколада тоже. Обидно.

Юлька дожевала батон, проверила все заначки на кухне, и, убедившись в отсутствии вожделенного шоколада, взяла сушку. Сообщения по Вайберу приходили и приходили. Юлька не реагировала.

– Для таких, как ты, есть специальные агентства.

– Туристические?

– Типа того. Раз жизнь сильно хорошая, а стрессовать хочется, ну и бабосиков на это дело хватает, можно заплатить организаторам и… ну типа стать жертвой ограбления, изнасилования, за сомалийского пирата опять же замуж податься ну, или, на худой конец…

– Самое время замолчать. Мне денег не хватит на то, чтобы так лечить свой невроз. Даже если я почку продам.

– Как скажешь. Чтоб завтра была в форме. Невроз неврозом вышибают.

Я даже возразить не смогла. Завтра мне надо было идти на собеседование по Юлькиной протекции.

3 ноября

То, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Ницше Фридрих

Ненавижу страх. Он идет откуда-то от пяток. Сначала дрожат колени. Потом все остальное. Сердце хочется затолкать вручную. Обратно. Чтоб не выскакивало. Потом подкатывает к желудку. Тошнит. Дальше. Трудно дышать. Комок. Выше. Лицо заливает жаром, словно горит. И, наконец, вот оно. Голова. Вот где основная кухня паники. Скорая проехала? К маме! Этот за углом? Маньяк. Где бы присесть. Почему все так пялятся? Вот пялятся же. А упаду в обморок, никто из них не поможет. В голове – словно черная дыра. Воронка. Котел. Все что кидаешь в нее, все засасывает, пока не наестся до отвала. А потом затишье. И хочется упасть и уснуть. И еще чтобы это больше никогда не повторилось. И очень страшно, что повторится. На все про все, полчаса. Зато какие, блин.