Канта Ибрагимов - Прошедшие войны. II том

К радости Арачаева через день после этого приехал гостить к матери в Дуц-Хоте друг Курто Зукаев. Цанка как раз дежурил ночью в школе. В маленькой каптерке два друга детства гуляли до утра: пили какие-то крепкие, сладкие напитки. Курто говорил, что это коньяк, а это ликер, это вино грузинское. Закусывали вкусным шоколадом, сладким печеньем, еще какими-то сладостями. Курили ароматные папиросы. После нескольких рюмок спиртного охмелевший Цанка хотел спрятать в карман штанов две-три красивые шоколадные конфеты для детей. Курто это заметил, сказал, что привез для них отдельно подарки. Пили щедро, под утро Цанка рассказал полусонному другу о своих делах, рассказал подробно, как никогда раньше, искал помощи или просто сочувствия у богатого, влиятельного друга.

На рассвете Курто уехал, о подарках детям, видимо, забыл.

Ровно через неделю вновь вызвали Арачаева на допрос, или, как говорили чекисты, на беседу. Обстановка была та же, и вопросы вначале были те же, а потом вдруг следователь резко спросил, кто такая Щукина Татьяна Ивановна. Цанка – опешил. Сразу вспомнил госпиталь в Магадане, маленькую хибару, где они встретились в последний раз, и все остальное.

– Так кто такая Щукина Татьяна Ивановна? – повторил свой вопрос молодой чекист.

Цанка еще мгновение думал, потом медленно, боясь сказать лишнее, ответил:

– Я знал только одну Татьяну Ивановну – медсестру в магаданском госпитале. Правда, ее фамилию я не знал. Может, она и не Щукина. А если честно, я даже не помню, Татьяна Ивановна она или как-то иначе ее звали.

Потом были еще разные вопросы, и наконец прозвучал самый неприятный для Арачаева.

– Кто такой Авербах Карл Самуилович?

Цанка был рад, что молодой чекист вначале спросил о Щукиной, а потом об Авербахе. Он уже был готов к этому вопросу, теперь он вроде понял, куда клонит следователь. Он ясно представил госпиталь, большую одноместную палату, стройного, подтянутого Карла Моисеевича, его папиросы. Почему-то со временем Цанка стал его любить и уважать в душе, и он четко вспомнил его слова: «Главное – это молчать. Молчать всегда и везде. Ты это умеешь».

– Так что вы можете сказать о Карле Самуиловиче Авербахе?

– Ничего, – быстро ответил Арачаев, глядя прямо в глаза чекиста.

– А о Щорсе, Николае Петровиче?

– Тоже не знаю такого. Что мне врать?

Завязалась отвратительная для Цанка беседа. Чекист «прижимал его к стенке», действовал нахально, жестко, упорно.

– Так что, вы не помните, кто вас допрашивал в госпитале?

– Помню, – наконец сдался Арачаев, – только фамилии и имени не знаю.

– Как это? – удивился чекист.

– Вот так – не знаю.

– Это ложь, и вы все вспомните, как только попадете в Грозный.

После этой угрозы Цанка встрепенулся, принимая вызов, исподлобья, жестко впился глазами в следователя.

– Они мне не представились, и я ничего о них не знаю… Вы-то ведь тоже не представились.

Эти слова кольнули молодого чекиста, он вскочил, закурил папиросу, потом вышел. Арачаев посмотрел на своего старого знакомого, смуглокожего Муслимова.

– Слушай, что он от меня хочет? – спросил он на чеченском языке.

– Нэ знаю, – ответил на русском Муслимов.

Минут через десять молодой человек вернулся, неся с собой какую-то папку. Скрывая записи от Арачаева, он долго в ней рылся. Видимо, не найдя, что надо, бросил на дальний край стола. Потом вопросы касались корабля, чемоданов, встречи в порту и дороги от Новороссийска до Грозного и Дуц-Хоте. Цанка отвечал односложно. Говорил, что многое уже не помнит. Врал обо всем.

Когда молодой чекист подписал пропуск на выход, удивился не только Цанка, но и Муслимов. Бежал Арачаев домой – ног не чувствовал. Вечером опечаленные родственники сидели вокруг Цанки в доме матери. Табарк и Келика плакали, братья советовали бежать в горы, в Нуй-чо, где когда-то скрывался Баки-Хаджи. Однако Цанка на следующее утро двинулся в Грозный, к своему другу Курто. В пути ему повезло, от Махкетов ехал на грузовике. Сидел в открытом кузове под моросящим, холодным мартовским дождем.

После обеда был он в городе, возле дома друга. Заходить боялся, хоронясь, ходил возле подъезда, пытаясь перехватить Курто на улице. Когда окончательно стемнело, увидел знакомую походку Зукаева, тот шел, покачиваясь, неся в руках какой-то большой сверток.

– Курто, – окликнул его Цанка.

Зукаев крайне удивился, всем своим видом выражал отчужденность и безразличие к бедам друга, от него несло спиртным. Поняв это, Цанка совсем сник, в душе разозлился, хотел уйти.

– Ты куда? – очнулся Курто. – А ну стой.

Насильно он потащил Цанку куда-то в сторону от центра, в район частных кварталов. По пути объяснял, что у них сегодня гости и поэтому не приглашает в дом, а хочет, чтобы Цанка переночевал у его работницы, одинокой русской женщины. Минут через двадцать были на месте. Ворота открыла сухая, довольно бойкая для своих лет пожилая женщина.

– Антонина Михайловна, это я, – как бы в шутку, развязно говорил Курто, – еще раз здравствуйте. Это мой друг, из родного села. Можно он у вас переночует?

– Да-да, – быстро ответила женщина, было видно, что это ей не впервой.

Курто ушел. Условия ночлега у Цанки были роскошные: ванная, вода, сытный ужин, свежая постель и беспробудный, крепкий сон. Утром его разбудил Курто.

– Ну, ты дрыхнешь! – восклицал он. – Так, мы пошли на работу. Ты жди меня здесь. Из дому не выходи. Поешь сам. Ничего, не стесняйся, Антонина Михайловна работает у меня на складе, свой человек. К обеду вернусь. У меня возникла одна идея. Не знаю, может, что получится.

Вернулся Курто через пару часов.

– Ты в школе кем числишься? – спросил он с порога.

– Сторож-истопник, – ответил Цанка.

– Так, а директор кто?

– Молодая русская девушка.

– Она может дать тебе справку, что ты работаешь учителем?

– Не знаю.

– Короче, нужна эта справка. Вот такой формы, – и Курто протянул Арачаеву листок. – Сделаешь – отправим тебя в Ростов-на-Дону повышать квалификацию. Девятимесячные курсы начались первого марта, но ничего, тебя и еще несколько человек пошлем дополнительно. С тестем я договорился. Ты доволен?

– Еще бы, – глаза Цанка радостно светились.

– Тогда давай, мчись в Дуц-Хоте.

Поздней ночью Цанка был дома. Все рассказал брату.

– Нечего откладывать на завтра, – загорелся Басил. – Надо сделать сейчас, а утром тронуться обратно. Мало что может быть. Эти гады в любую минуту могут нагрянуть или повестку вручить.

– Как я ночью сделаю?

– Обыкновенно, пойди к Авраби. Ты там всегда свой.

Цанка чуть подумал, встал.

– Правильно. Я постараюсь, – выдохнул он устало, чуть погодя добавил. – А если она не напишет справку? Ведь ее могут за это наказать.