Джон Шемякин - Дикий барин в домашних условиях (сборник)

Забоялся катапультирования. Выбрался из диаволовых чертогов, позабыв, зачем заходил.

Надеюсь, подозрения, что я своим хаотическим поведением с кнопками сместил с орбиты пару-тройку спутников связи, беспочвенны.

Думал о Трофиме Лысенко. В его взглядах много созвучного моим настроениям.

Чтобы переродиться, достаточно свободы воли. Чтобы переродить какое-нибудь растение, достаточно его мучить день-деньской, советуясь с прорезиненными коллегами в курилке. Чтобы животное стало полезным, надо создать ему такие дивные условия, чтобы животное само, выпучившись на плакат и дыша паром, доилось с разбегу.

А генетики-детерминисты – от их учения веет какой-то заведомой обречённостью для всех, кроме самих генетиков. Сами-то они не пропадут – знай себе скрещивай пауков с помидорами… А в этом скрещивании нет никакой полезной фантазии, чистый механицизм. Стыдно за них!

Ты создай помидору условия, вступи с ним в диалог, спорь, терзай, приручи его!

Нет помидора? Приручай человека иностранного! Он тот же помидор, только поскучнее.

Только русский может приехать в Швейцарию и создать среди швейцарских мастеров по изготовлению швейцарских часов союз неистовых анархистов. Федерацию кантона Юра.

Сидят по мастерским дядечки, всю жизнь на часовой мануфактуре, в глазу увеличительное стекло, винтики, пружинки, шестерёночки. За окнами – Альпы. Сливки всякие. Фаянсовые кувшинчики в цветочек. Собирают часики. Тик-так. В пальцах отвёрточки. Ти-ши-на. 1871 год.

И тут дверь распахивается. Влетает русский Бакунин. На плече вещевой мешок: картофель, книга, чужой глазной протез, соль.

– Шта?! – спрашивает из дикой бороды, глаз дергается. – Пора?! Пора!!!

И швейцарские часовщики такие хором:

– Господи! Наконец-то!!!

Встают. Разгибают согбенные спины. Трут глаза. Пытаются рассмотреть говорящее пятно в двери.

А Бакунин так:

– Ну вот!!! Стало быть, это… вот… тут… – Потоптался. – За мной погоня вообще-то… Вы как тут? – Пауза. – Так вот… в таком роде… в таком вот роде!.. это… долой!!! – Через десять минут молчания под тиканье часов с кукушечкой: – Пора мне. Вы тут… активней, что ли… Не желаете купить номер «Арбайтер цайтунг»? Недорого вообще-то… Или брошюры… Есть интересные… Ладно!

И с криком «АНАРХИЯ!» аккуратно выходит, прислонив к стене ранее выбитую дверь.

Потом снова голову в проём просовывает:

– И садитесь уже… или поморгайте, что ли… всё! до встречи!

Только этим фактом могу объяснить цены в часовом магазине, в который вчера вошёл в красной рубахе.

Они, часовщики эти, долбанулися. Проморгаться от ценников невозможно. Сразу понятно, что Луи Улисс Шопар активно орал на конгрессе швейцарских анархистов в отеле «Баланс».

Анархисты-часовщики снабжали часами русских императоров, русскую армию и русскую политическую полицию. Ясно, что сказалось это обстоятельство на всех. Достаёт государь император часы, крышка мягко открывается, а за драгоценным стеклом – Бакунин в красном пламени корчится и рукой манит.

Щёлкает крышка.

– Да пропади всё пропадом… твою ж маман… – шепчет государь.

Новыми часами пошёл хвастаться к соседям.

– Какого хрена?! – спросили соседи хором.

Они немного чопорные у меня. Стоят на крыльце полным семейством. Два часа ночи, сколько можно, как это невыносимо – и всё такое прочее говорят.

– Да шучу я так! – с обидой сказал, в воротах оборотясь. – Надо как-то по-человечески жить! Смешные вы люди…

Как-то я выходил из церкви и какой-то профессионально симпатичной старушке у паперти дал денежку.

При этом ведь обязательно надо что-то сказать. Просто так дать денег у меня не получается.

Я и сказал:

– Помолитесь за раба божьего Джона.

Баушка посмотрела на меня небесным взором и, перекрестившись, сладко пропела:

– Царствие небесное рабу божьему Джону!

Иногда, под воздействием необоримых обстоятельств, мне приходится вызывать себе такси.

Я консервативен по природе и пуглив по убеждению, я вызываю такси одной компании.

Годами.

Естественно, в компании меня уже все знают. Даже не по голосу узнают, а по первому моему сталинскому покашливанию в тяжёлую эбонитовую трубку дизельного мобильного телефона. Выхлопы от моего телефона несколько поддушивают, в горле попервоначалу першит от солярного выхлопа.

Ах, говорят, вашсиясь, не извольте сомневаться, домчим сей же секунд, надевайте уже калошки-с, на улице дождик имеется, премного благодарны-с, доброго здоровьичка!

И вот уже я, хрустя утренней луковицей и кутаясь в уютную мамкину шаль с кистями, бегу, разбрызгивая лужи, к лимузину. По дороге к авто, конечно, диктую сопровождающим ценные мысли, привычно исцеляю золотушных, на подворье звон гудит, отец Паисий наяривает на колоколенке, народ валится вповалку, над головой тоненький нимб трепещет, на калошах – крылышки.

А в авто таксишном сидит водитель. Не курит, слушает Бартольди, имеет вид справного гвардейца-семёновца, пахнет свежестью морозного утра и крепеньким яблочком. Гони, задорно кричу, отсель меня, послушливый шоффэр! Умчи меня, олень, в свою страну оленью! Ну или в моё присутствие, где я граблю вдовиц и разоряю благородные семейства под щёлканье счёт! Или к цыганам, в Разгуляево! Только давай побыстрее и подальше отсюда!

А сам смеюсь при этом звонко, что тебе валдайский колокольчик.

И так продолжалось, повторю, годами. Потому как к самостоятельному вождению никакой страсти я не испытываю. А если и выезжаю на большой тракт самостоятельно, то предварительно режу до семи жертвенных козлов прям во дворе и щедро омываюсь месмерическими волнами. И то эти действенные меры не всегда помогают. Иной раз чей-то череп на капоте привезёшь, или погоня по буеракам за мной случается, или ещё какая хрень в таком вот авантюрном духе. Хотя я стараюсь ехать правильно и руль держу не только руками, но ещё и правой ногой несколько так, вообразите, подруливаю, и кричу в окна пронзительно, и всё что хошь… Стиль вождения такой – «весёлый горилла Джимми, гордость лондонского зверинца».

Из-за этого очень часто такси. В котором, вы помните, меня все знают и даже, не побоюсь этого определения, ценят и холят скидками, и даже сделали мне комплеман от заведения – карточку почётного клиента на золоте с бургонским таким отливом, в тон мамкиной шали.

И машины в этой компании хорошие. И диспетчера приветливые, даже в три утра (см. «К цыганам! В Разгуляево!»). И всё, в принципе, неплохо в этой компании…

А не буду я к этой компании больше обращаться. Стала она для меня как постылая и сварливая няня.

Привычка есть у местных шофёров-таксистов: выражать свой респект к пассажиру тем, чтобы безостановочно с пассажиром разговаривать. О том о сём… Ну, о чём обычно разговаривает таксист? О политике да о собственных проблемах. Был один – так он стихи мне собственные читать пробовал по дороге в аэропорт, между лесопосадками. Мне так жутко стало. Ведь даже луны на небе не было. А в салоне стихи звучат. И до аэропорта ещё минут сорок ехать. Ладно, что до смертоубийства дело не дошло. Хотя в самолёте ко мне даже пилоты подбегали, расталкивая пассажиров. Старушка одна всё плакала, остановиться не могла, на меня глядючи.