Елена Селестин - Свидетель Пикассо

Ну хорошо, а если его портрет до сих пор у Пабло? От этой мысли Саб разволновался, будто обдумывал возможную встречу с любовью юности. Сердце сжималось, когда он представлял себе тот портрет. Вот чудо настоящее – если портрет еще в Париже, в мастерской Пабло, то он сможет взглянуть на себя – точнее, на свою душу! – тридцатилетней давности. Ну да, ну да, портрет Дориана Грэя. Только грустно: если портрет каким-то чудом до сих пор не продан, он теперь не сможет его купить – у него гораздо меньше денег, чем в юности, их совсем не осталось, если быть точным.

Вообще – что он нажил? Что есть у него, почти старого человека? Любовь к сыну и еще чувство вины перед женой, что не назовешь добрым приобретением. Но как есть. И – любовь к Пикассо? Нет, пожалуй, это не любовь, а вера в творческое всемогущество Пикассо.

Поезд ехал по Франции между лавандовых полей, холмов, покрытых красными и темно-желтыми кустами. Было теплое начало ноября. Сабартес заснул, а проснулся в страхе: вдруг Пабло не получил его телеграмму? Вдруг что-то отвлекло его – новая картина, внезапный творческий импульс, дрязги с юристами, – и он не встретит?! Адрес художника известен Сабу, но все равно, очень тоскливо было представлять себя бредущим по новому, уже незнакомому Парижу. Потом Саб испугался другого, и еще больше: Пикассо придет на вокзал, но, увидев его, состарившегося и серого, почти слепого и немодно одетого, не захочет подойти? Или не узнает? А Сабартес ведь со своим зрением не сможет найти друга в толпе. Пабло вернется домой, а Сабартес, конечно, разыщет его квартиру на Ла Боэси, но оба будут разочарованы, поймут, что зря все это, нельзя вернуть молодость и те отношения, уникальные.

Когда около четырех часов дня поезд подъезжал к вокзалу д’Орсе, Саб надел самые сильные очки. Еще не выйдя из вагона, он увидел Пабло за прутьями решетки для встречающих – лицо друга сквозь полоски железа казалось тяжелым и морщинистым, уши крупными. А в следующий момент сияющий взгляд Пикассо, прорвавшись через преграду, затмил людей, вокзал и небо, – и все годы, что они не виделись.

– Привет, дружище Саб, – сказал Пикассо, шагнув навстречу. Голова Пабло стала больше, волос на ней почти не осталось. Саб сдерживался: ведь если слезы потекут из его больных глаз, остановить их будет трудно.

– Мой Пабло, сколько лет мы не виделись? – Саб поставил чемоданчик и стал протирать очки, чтобы успокоиться.

– Я встречал тебя на этом же самом месте в марте 1901-го. Прекрасно помню. Вещей у тебя немного, помочь?

– Нет, сам понесу. – Он отметил, что Пабло будто еще уменьшился в росте, одет он был элегантно и дорого.

– Ну, пойдем, – улыбнулся Пикассо, его глаза сияли. – Нет, стой, дай посмотреть на тебя. Рад тебе, родной мой дружище.

Пабло долго смотрел ему в лицо. Глаза Пикассо существовали по отдельности, словно у каждого глаза был свой характер. Сабу представилось, что свет этого взгляда может сжечь его слабые глаза или, наоборот, чудесным образом вернет зрение. «По-прежнему это глаза не человека, а существа более могущественного. Они стали еще ярче. И похоже, Пабло правда рад меня видеть. Почему я так робею? Одичал».

– Видишь, какой я стал, – не выдержал Сабартес. – Седой уже.

– А я? – Пикассо порывисто обнял его и тут же отстранился, давая себя рассмотреть. – Ты давно меня не видел, – я постарел? Честно?

– Нет, Пабло, ты не изменился, совсем не изменился! – воскликнул Саб. Он уже не замечал ни морщин, ни лысины друга, – и вновь попал в крепкие объятия.

День был длинным, как в молодости, Саб и не помнил такого насыщенного дня; сначала они шли пешком по городу и разговаривали, стеснение быстро ушло. Пикассо много шутил, то и дело взглядывал в лицо Саба, – тот удивился, что в облике друга нет и следа депрессии, о которой так много было в письмах. Разговаривали по-французски; когда-то Саб говорил на нем гораздо лучше друга, сейчас ему приходилось напрягаться, чтобы строить фразы, и тогда Саб первым сбивался на испанский. Некоторых «парижских» модных словечек он вообще не знал. Они много смеялись на ходу. Наконец, Пикассо бодро вошел в большое кафе. «Кафе де Флор» – было написано на вывеске. Это был квартал с нарядными домами, украшенными лепниной и кариатидами.

При появлении Пикассо гул кафе притих, некоторые встали, многие приветствовали издали – будто люди оркестра дождались дирижера. На них смотрели все. Пабло, не останавливаясь, направился за столик у окна. Официант убежал и сразу вернулся, с ним был еще один человек, по виду хозяин кафе. Сабу было неловко за свой помятый с дороги вид и немодную одежду. Он догадался, что может знать имена многих, обедавших сейчас здесь, но ни с кем из них он не был знаком.

– Это Сартр с Симоной, а там вот Бретон и Элюар с девушками, ты видишь их?

– Нет, – признался Саб, – мне нужны другие очки.

– О, вот с кем я обязан тебя познакомить!

Саб поменял очки и увидел толстого человека в огромном вельветовом пиджаке, с ежиком седых волос на голове, но потом заметил юбку.

Пикассо протянул обе руки:

– Это мой лучший друг, он из Барселоны – Жауме Сабартес. Приехал, чтобы стать моим секретарем.

Саб застенчиво улыбнулся шутке друга.

Женщина в мужском обличье приблизилась вплотную, Саб мог разглядеть умные глаза на плоском лице и седые волоски – редкие на верхней губе, более густые на подбородке.

– Саб, вот Гертруда – она тоже мой любимый друг, можете поцеловаться, ревновать не стану.

Саб помнил: Гертруда Стайн – американка, писательница, сорок лет живущая в Париже на деньги от сдачи в аренду домов, доставшихся ей с братом в наследство. Пишет что-то вроде заметок из Парижа, но Саб пока не читал ни одной ее книги. С Пикассо она подружилась, когда Сабартес уже жил в Гватемале. Гертруда с братом сразу начали покупать картины Пабло; трудно найти лучший способ сблизиться с художником, который тебе нравится.

– Юноша с кружкой пива! – прогудела Гертруда виолончельным басом. – Я вас узнала, – ее пожатие было крепким.

– Неужели меня можно узнать? – поразился Сабартес.

– Одно время это была одна из моих любимых работ, хотела даже купить, но перехватили, – Гертруда бесцеремонно разглядывала Саба, слегка кивая головой. – Узнать вас трудно, но можно. Вполне. Немного, но что-то осталось, например линия рта, необычно красивая для мужчины…

Видно, она не считала нужным лукавить.

– Я сам часто вспоминаю тот портрет, – Саб смутился и повернулся к Пикассо: – А где он теперь?

– Давно в России, – махнул тот неопределенно. – В Москве, что ли, откуда я знаю.

– Его увез… месье Щукин, – подсказала Гертруда.

– Ага, – улыбнулся Пабло и кивнул. – Мой первый богатый покупатель.

– Он мог выбрать лучшее. И много! Не то что я, несчастная…