Алексей Иванов - Ненастье

– Я подумаю, Серёга, – пообещал Герман.

– Подумает он, деревня! – обиделся Серёга. – Наберут детей в морфлот!

На Германа произвела впечатление новая размашистая самоуверенность Серёги. Хотя Лихолетов всегда был на понтах… Герман честно позавидовал: ему тоже захотелось разогнуться и не тесниться сбоку от чужой жизни.

От Куйбышева до Батуева поезд шёл почти сутки. Герман забрался на верхнюю полку плацкарта 19 августа 1991 года, а сошёл с поезда днём 20 августа. Про путч он не знал. Его интересовал город, где он будет жить, а не страна. Батуев во многом напоминал Куйбышев, только не хватало Волги и дореволюционной застройки – обветшалой, но красивой. Советский промышленный миллионник. Больше, вроде, и сказать нечего.

Герман ехал в дребезжащем трамвае и рассматривал город. Рафинадные башни проспекта, породистые «Икарусы», стеклянный ящик ЦУМа, пёстрые шатры кафе на бульварах и девушки с эскимо. Здание облсовета напоминало бетонный аккумулятор. Возле театра с колоннами воздел руки памятник какому-то композитору. В перспективе улиц промелькнули сверкающий пруд с дебаркадером и зелёный ЦПКиО, над которым торчало колесо обозрения.

Тополя Батуеву были не по росту, улицы – не по размеру. За длинными оградами прятались прорехи долгостроев. Большой, но какой-то неуклюжий город застенчиво заслонялся плечами поставленных наискосок высоток. Он не умел показать себя, не умел встретить гостей, не умел развлечь хозяев.

«Коминтерн» Лихолетова гнездился во Дворце культуры «Юбилейный», по телефону Серёга называл его «Юбиль». Громоздкое трёхэтажное здание занимало центр площади и очертаниями напоминало бульдозер. Стеклянный фасад безжалостно сверкал на полуденном солнце, как нож.

В просторном фойе Герман сразу понял, что всякие там студии бального танца у «Юбиля» в прошлом. Дворец был набит «афганцами». Пахло табаком и перегаром. Среди штабелей из коробок стояли раскладушки со спящими, люди лежали на полу на матрасах. Видимо, «Юбиль» жёстко бухал всю ночь.

Второй и третий этажи выдвигались в атриум фойе балконами, оттуда звучали голоса и бренчанье гитар. Герман с чемоданом осторожно пробрался к лестнице, ступая как на поле боя между ранеными и убитыми.

На втором этаже несколько компаний продолжали пьянку.

– Земляки, где Лихолетова найти? – спросил Герман у парней, которые курили, опасно рассевшись на перилах балкона спинами в пустоту.

– На третий этаж и налево по коридору. Он у себя на «мостике».

«Мостиком» называли кабинет, который Серёга приспособил себе под жилище. Перед «мостиком» в курилке находился контрольный пост – здесь дежурила Серёгина охрана. Сейчас бойцов было четверо: Макс Дудников по прозвищу Дудоня, Жека Беглов, Темурчик – Темур Рамзаев и Витя Басунов. Они пили пиво и перекидывались в карты. На тумбе в углу видак беззвучно крутил заезженный и обесцвеченный боевик с восточными единоборствами.

– Стоять! – тормознул Германа Басунов.

Это была их первая встреча, и оба они сразу не понравились друг другу.

– Мне к Лихолетову, – пояснил Герман. – Он меня сам пригласил.

Басунов строил свой авторитет на доступе к командиру: он придумал для себя правила, по которым следует пропускать к Лихолетову, но держал эти правила в тайне даже от Серёги, однако твёрдо карал нарушителей.

– Пригласил – хорошо, – сказал Басунов и вышел из курилки в коридор, перегораживая Герману дорогу. – Постой и подожди, когда он позовёт.

– Он же не знает, что я здесь, – рассудительно заметил Герман.

– Ну, ты как-нибудь определись, приглашал тебя Сергей или нет.

Герман разглядывал Басунова. Парень тренированный и крепкий. Морда русская, приятная, только очень напряжённая и застывшая. Длинную косую чёлку, обесцвеченную по моде, Басунов культурно закладывал набок.

– Я что-то не понял прикола, – холодно сказал Герман, хотя всё понял.

– Так погуляй и подумай.

Басунов, конечно, знал, что он не прав. Но задержать человека, которого ждёт Серёга, означало поставить себя выше Серёги, а это было приятно.

– Серый! – закричал Герман, не желая отталкивать Басунова. – Серый!..

Басунов в досаде сам толкнул Германа в грудь. Герман отлетел назад и чуть не упал, взмахнув чемоданом. Охранники в курилке вскочили на ноги.

– Чего творите, хандроиды?

Серёга Лихолетов стоял в коридоре – босой, в камуфляжных штанах и в майке-тельняшке. Он был лохмат, небрит, с мощным коньячным выхлопом.

– Немец? – удивлённо спросил он. – Й-ёпс!.. Бегом сюда, боец!

Он распахнул руки и крепко облапил Германа. Герман ответил тем же.

Это был всё тот же Серёга, из тех бешеных дней у развалин Хинджа.

– Пошли ко мне, сука, – отстраняясь, восхищённо сказал Серёга. – Ну ты п-поршень ваще, я скажу! Виктор, запомни моего друга, зовут Немец, понял?

Басунов пожал плечами, не отводя взгляда. Серёга усмехнулся:

– Это, бля, такой у меня начальник охраны. Помнишь шутку: «поставьте шлагбаум или толкового подполковника»? Про тебя смехуёчек, Басунов.

Басунов молча вернулся в курилку. Он остался вполне доволен стычкой: командиру пришлось за него извиняться – значит, он нагнул командира.

Серёга завёл Германа к себе, закрыл дверь и завершил тему:

– В общем, не напрягайся из-за Виктора. Он у меня овчаркой работает.

«Мостик» был кабинетом на два окна. На подоконнике – электрочайник и подгорелая плитка. Тахта покрыта байковым одеялом в пододеяльнике, будто в купейном вагоне. Журнальный столик со стопой столовской посуды, литровая банка с букетом ложек. С полок книжного шкафа торчали обувные коробки, в которых Серёга хранил свои вещи. За шкаф был задвинут рюкзак.

Большой стол в виде буквы «Т» – такие, наверное, бывают у секретарей обкомов – загромождали грязные тарелки на газетах, стаканы и бутылки.

– Снаряды кончились… – пробурчал Серёга. – А «тигры» атакуют…

Он отыскал бутылку, в которой бултыхалось, и плеснул в стакан. Среди тарелок тихо шипел транзисторный приёмник. Серёга покрутил верньер.

– Батарейки за ночь сдохли… Как там наша контрреволюция, Немец?

– Какая?

– Да вчерашняя. ГКЧП. Путч вонюч и злоебуч. Я «Коминтерн» по тревоге поднял, то-сё, боевая готовность. «Эхо Москвы» слушали. Но раз уж собрались вместе – заодно и бухнули… «Коминтерн» за Горбачёва.

Серёга посидел, ожидая, когда опохмелка расправит его изнутри.

– Накати давай писюрик, – предложил он. – И я тебе «Юбиль» покажу.

Охрану Серёга оставил возле «мостика», но дверь на «мостик» запер. Он повёл Немца к служебному подъезду и вниз по лестнице – на первый этаж.

– «Юбиль» – весь «коминтерновский», – рассказывал он. – Считай, что я просто отжал у города Дворец. Пионерию и пенсильванию отсюда выпер.