Ольга Фарбер - Ищу квартиру на Арбате

Приехавшие из Москвы ученики и учителя обживались на новом месте. Учеников расселили в здании Художественного училища, в огромных неотапливаемых залах с высокими потолками и окнами. Две комнаты-залы для девочек, две – для мальчиков младших и старших классов. Педагоги с семьями жили отдельно. Профессорам дали «теплые» комнаты, другим преподавателям – жилье попроще. На пятьдесят учеников Пензенского музучилища выделили пять роялей, за которые шла жесткая конкурентная борьба.

После занятий Аня не сразу уходила домой. Она оставалась в коридоре и с благоговением вглядывалась в лица спешивших по своим делам детей и взрослых. Когда же все расходились по классам и за закрытыми дверями раздавалась музыка, она вся превращалась в слух, застывала стрункой и сидела так возле двери до конца уроков.

– Ну, здравствуй, Филиппок! – весело кивнул ей однажды черноглазый подтянутый моложавый человек, которого она часто видела в коридорах училища.

Аня вздрогнула и, наверное, убежала бы от страха, если бы знала, что это сам Гутман – ученик и ассистент великого Нейгауза, лауреат множества конкурсов, один из самых известных пианистов страны, чью игру она часто слышала до войны по Всесоюзному радио. В ноябре 1942-го Теодору Гутману исполнилось 37 лет, совсем недавно он стал профессором Московской консерватории и с началом войны был эвакуирован с учениками школы в Пензу. Вместе с Гутманом приехали жена и сын.

К счастью, фотографий Гутмана она не видела, а потому, собрав волю в кулак, пролепетала темноволосому красавцу:

– Здравствуйте!

– Я тебя постоянно возле своего класса вижу. Ты, наверное, хочешь научиться играть на фортепиано?

– А я умею, – тихо сказала Аня. – Но не так хорошо, как Ваши ученики.

– Проходи, – Гутман распахнул перед ней дверь. – Покажи свое мастерство.

Аня боязливо вошла в класс, села на краешек стула перед фортепиано. В Аниной семье играла мама – только для домашних. Она-то и учила их с сестрой Леной играть на пианино.

Гутман встал напротив, у окна, и скрестил руки на груди.

– Бетховен… – срывающимся голосом объявила Аня.

– Как тебя зовут, барышня? – перебил ее Гутман.

– Аня.

– А по батюшке?

– Анна Ионовна.

– Начинайте, Анна Ионовна, – махнул рукой Гутман.

До лета 1944 года Аня ходила заниматься в класс Теодора Гутмана, как он шутил, «вольноиграющей». Принять ее официально без конкурса и строгого отбора комиссии, который прошли ученики, Гутман не мог, но все же удаленность от Москвы позволяла делать послабления.

Как рассказали Ане ребята, педагоги школы, оказавшись без бдящего ока начальствующих профессоров вроде строгого Гольденвейзера, который не разрешал превышать программу, осмелели и предоставили ученикам некоторую свободу в выборе произведений. Каждый старался выбрать то, что потруднее, и это очень развивало технику игры. Занимались по принципу кто кого переиграет.

Аня подружилась с девочками из младших классов школы, которые жили в училище под присмотром педагога Фаины Григорьевны Кантор.

В годы войны Пенза стала городом эвакогоспиталей. Поезда с ранеными солдатами приходили почти каждый день, и учеников музыкальной школы отправляли на помощь.

Как и Москва, Пенза расположена на холмах, а железнодорожный вокзал внизу, у подножия самого высокого. Жилые дома, госпитали – километра три от вокзала в гору. Когда прибывал поезд, девочки бежали под гору на вокзал. Аня, самая маленькая, не увиливала, не отставала. Санитары клали раненых на брезентовые носилки, четыре девочки подхватывали их за палки по краям и несли в гору. Особенно тяжело было, если солдат весь в гипсе.

Помогали ученики музыкальной школы и в самих госпиталях. Струнники и духовики регулярно давали концерты.

С 1 сентября 1944 года в городе возобновило работу Пензенское музыкальное училище, куда Аню по рекомендации Гутмана приняли без экзаменов.

Зимой, особенно по утрам, в училище было очень холодно. В большом классе с огромными окнами стояло фортепиано, за которым чаще всего уже сидел Беня. Он приходил на учебу еще раньше Ани.

Вот и сейчас Беня сидел на своем месте, будто и не уходил вечером.

– Привет, Беня! – привычно бросила Аня худому пареньку с черными вьющимися волосами и круглыми очками на крупном носу.

Беня покраснел от радости при виде Ани, но она этого не заметила: с мороза все приходили с пылающими щеками, шумно топали, отряхивались от снега…

– Доброе утро! – громыхнул ровно в девять часов утра властный голос учителя Надежды Александровны. – Молодцы, не опаздываете. Приступаем!

Готовя ребят к новогоднему концерту, она не давала им спуску. Нарочно выбрала одно из самых сложных произведений, которое по замыслу должно было стать заключительным в выступлении.

Финал Пятой симфонии Бетховена Аня и Беня играли в четыре руки. Беня же не Лист, чтобы сыграть это произведение соло, в одиночку.

Аня расстегнула ватник, сняла варежки, оставив на руках серые заштопанные перчатки. Сквозь рейтузы она чувствовала ледяную поверхность железного табурета.

С каждым аккордом музыка лилась все стремительнее. Холодный зал наполнился теплом и светом. Аня сбросила перчатки.

Близился заключительный аккорд, от которого у Ани всегда перехватывало дыхание и на глаза наворачивались слезы чистого, не сравнимого ни с чем в жизни восторга. Недаром наполеоновские гренадеры, оказавшись в Венской опере, при финальных звуках симфонии вскочили с мест и отдали честь. Аня победоносно взмахнула руками и тут же вскрикнула от неожиданности. На белых клавишах с ее стороны расползались красные кляксы.

Аня вскочила. Беня растерянно переводил взгляд с окровавленных клавиш на Аню, не понимая, что произошло, как она поранилась.

– Боже мой, что это? – Надежда Александровна взяла Анину руку и повернула ладонью вверх.

Подушечки пальцев потрескались от мороза, из них сочилась алая кровь.

– Идите к медсестре, пусть она обработает перекисью. А вы, голубушка, будьте любезны, руки берегите! Это Ваша профессия, а не просто так… руки!

На следующий день перед уроком Надежда Александровна попросила ее:

– Пожалуйста, играйте в перчатках, когда на улице такой мороз!

– Но ведь в перчатках звук не тот… – возразила Аня.

– Вы только представьте себе, – грустно сказала Надежда Александровна, – впервые Пятая симфония прозвучала тоже в декабре. Это было двадцать второго декабря одна тысяча восемьсот восьмого года в Вене. В австрийском «Театр ан дер Вин» было очень холодно. Публика сидела в шубах. Музыканты повздорили с Бетховеном. Мало того, что они отказались играть в его присутствии, они играли так погано, что «Хоральную фантазию» им пришлось начинать с начала. Публика не приняла симфонию. – Надежда Александровна сделала паузу, потом продолжила, – если бы вы, мои дорогие, оказались в том времени, зал рукоплескал бы вам. Играйте без перчаток, Анюта. Это Ваша жертва искусству. Где-то там, на небесах, в вечности, все слышат всех…