Альбина Нури - Малыш для Томы (сборник)

У неё появился ещё один клиент: она оформляла ему наследство. До сегодняшнего утра Кате казалось, что жизнь удалась. А утром на пороге возник разъярённый Поляков. Вот и свиделись.

– Ну, и что будем делать?

Катя покраснела, покусывая нижнюю губу (дурацкая привычка, от которой никак не получалось избавиться!), хотела что-то сказать, запнулась, посмотрела на Полякова и покраснела ещё сильнее.

Ему был тридцать один год: на шесть лет старше Кати. Не такая уж огромная разница, однако она всегда чувствовала себя в его присутствии глупым неуклюжим подростком.

В этом человеке было то, что Катина мама именовала «сильной энергетикой»: как только Поляков появлялся где-либо, он сразу умудрялся замкнуть на себя всеобщее внимание, занять собою всё пространство. Поляков напоминал сказочного русского витязя, какими их любят изображать в детских книжках: золотоволосый, голубоглазый, широкоплечий и бородатый гигант. Неким диссонансом былинной внешности выступали очки в золотой оправе и изящные кисти рук с тонкими пальцами и овальными ногтями, похожими на фасолины.

Катя про себя именовала его Викингом и с тоской думала, что рядом с таким мужчиной непременно должна находиться какая-нибудь валькирия («И что меня всё на скандинавщину-то тянет?!») Сама Катя на роль девы-воительницы совершенно не подходила: маленькая, тонкокостная, бледная до прозрачности, с тихим голосом, огромными светло-серыми глазами и пушистыми русыми волосами. Не было в ней ни величественности, ни уверенности, ни харизмы, ни стати, ни убедительных форм, ни яркого темперамента. Не валькирия, а Снегурочка.

– Вы вообще-то давно этим занимаетесь? В смысле, недвижимостью? Учились где-нибудь? – осведомился Викинг.

– Я курсы риелторов окончила. Здесь четыре месяца работаю. То есть, скоро будет четыре, – Катя пыталась говорить с достоинством, но получалось плохо. Слишком сильно дрожал голос. Ладони моментально стали влажными.

– Ну-у, что и говорить, опыт огромный, – издевательски проговорил Поляков.

– Послушайте, Владимир Ильич, я же вам уже говорила…

– А по образованию кто? Вы же, судя по всему, в институте каком-нибудь учились? – недослушав, перебил Поляков.

– Но при чем здесь… Вообще-то я педагогический окончила. Естественно-географический факультет.

– Ну, естественно, географический! Какой же ещё? – пробормотал Поляков. – И что же вам в школе-то не работалось? Зачем сюда сбежали?

– Я работала! – принялась зачем-то оправдываться Катя. – Два года. Но у меня плохо получалось… с дисциплиной. То есть не у меня плохо с дисциплиной, а у класса. Меня ученики не слушались, – торопливо говорила она и с ужасом думала: «Господи, что я плету?! Для чего ему всё это рассказываю?!».

– Ученики, значит, вас не слушались. И тогда вы решили квартирным вопросом людям жизнь портить! – Видно было, что Поляков шутит. Кате бы радоваться, что буря миновала, но его подколы неожиданно сильно её задели, и она горячо заговорила:

– Зачем же вы так, Владимир Ильич? Я так старалась, квартиру эту вам как себе выбирала! И она хорошая, просто даже отличная! Разве нет? Вы мне сами говорили, что всегда о такой мечтали. И вид из окна вам нравился, и… И документы там чистые! А то, что прежние жильцы не сразу выписались, так это обычная практика…

– А уж по части обширной практики вам, Катя Белоногова, равных нет! – с тихой иронией подхватил Поляков.

– Владимир Ильич, ну, перестаньте, пожалуйста! Я-то, конечно, ещё мало в этой области работаю, но Ксения Михайловна, это наш директор, она тоже сказала, что так почти всегда бывает. Люди выписываются из проданной квартиры в течение месяца. Это нормально!

– А то, что они родственников своих престарелых там забывают, это тоже нормально? По мнению вашей глубокоуважаемой Ксении Михайловны,? – свистящим шёпотом поинтересовался Поляков, снова начиная заводиться.

– Это ненормально, – обреченно выдохнула Катя. – Но я никак не могла предвидеть, Владимир Ильич!.. Откуда мне было знать, что так получится? Думаете, я нарочно это устроила?

– Ничего я не думаю. Просто хочу знать, что мне теперь делать?

– Вы можете обратиться в суд, – робко ответила Катя. – Вы же собственник. Его выпишут в принудительном порядке.

– Ладно. – Поляков поднялся со стула и устало вздохнул. – Пойду, пожалуй.

– Всего доброго, Владимир Ильич, – пискнула Катя, – звоните, если что.

– Если – что? Вы намекаете, может выплыть ещё что-то? – усмехнулся Поляков.

– Нет-нет! – испугалась Катя. – Я имела в виду… просто, ну, мало ли… На всякий случай.

Катя смешалась и опять мучительно покраснела, злясь на себя за косноязычие. А ещё за свою неловкость, непрофессионализм, неумение остроумной рассыпчатой скороговоркой общаться с людьми – и прочие, прочие « не ». Поляков внимательно посмотрел на неё и вышел, не сказав больше ни слова.

С его уходом Катя должна была ощутить радость и облегчение: оставил- таки в покое, мучитель окаянный. Но когда дверь за Поляковым с глухим стуком закрылась и стало ясно, что больше он её никогда не откроет, Катя почувствовала себя так, словно её ограбили. Нет, даже не так. Как будто убили.

Через пятнадцать минут Поляков был уже далеко от улицы, на которой располагался офис риелторской фирмы. Не переставая следить за дорогой, он набирал номер своего школьного друга Витьки Шахова. Витька был юристом. Причем, судя по одежде, телефону и марке машины, весьма успешным.

– Слушаю, Шахов, – отозвался Витька.

– Привет, Виктор, – с ударением на второй слог произнес Поляков.

– А, здорово, Ленин! – Шахов до сих пор называл друга детским прозвищем. Оба они принадлежали к тому поколению, которое помнило имя и отчество вождя революции. Да и вообще знало, кто это такой.

– Слушай, у меня тут проблемка возникла.

– Что такое?

– Короче, в квартире, которую я купил, оказался прописан человек…

– Не страшно, – вклинился Шахов, – выпишется в тридцатидневный срок, никуда не денется. Это нормальная практика.

– И этот туда же, со своей практикой, – досадливо поморщился Поляков, выкручивая руль влево. – Ты дослушай сначала.

– Слушаю, слушаю, извини.

– Там были прописаны трое – отец, дочь и дед. Отец с дочерью выписались, а старик – нет. Они уехали в другой город. В Нижний Новгород. Квартиру там купили. А деда своего здесь оставили!

– Прямо «Вишневый сад» какой-то, – хмыкнул Шахов.

– Что? – Поляков был не слишком силен в литературе.

– Ничего, это я так. Продолжай.

– Так вот. Мы с этим Максимом вчера встретились в городе, как договаривались. Он, сволочь, ключи мне передал. Мы говорит, всё вывезли, с прописки снялись, уезжаем. Про деда молчит! Я, дурак, ещё поблагодарил, счастливого пути им пожелал! И на работу поехал – у меня объект горит. Вечером только до дома добрался. Иду – смотрю, свет горит. Думаю, может, забыли. Захожу – а там дед в кровати лежит! Что, говорю, за дела? Вы почему здесь? Почему не съехали? Он мямлит что-то про сердечный приступ, я в домоуправление… или как там это называется… Закрыто уже. В общем, к Ольге поехал. Я же у неё пока, ты знаешь. Утром опять в контору эту – они мне выписку дают. Дед в прописке сидит! Эти двое уродов сами выписались, а его не выписали. И не взяли с собой. Оставили. Как чемодан!