Виктор Авин - Миграция Души. Том 1: 2001–2011 избранное

не верь, не бойся, не проси
не клюй на рифму» иваси»
за ней по следу эскалоп
подаст из мяса эскулап
не бейся об печной заклад —
под сажей утренней зари
подсажен питерский пассаж
в нем не ведись на крем «не вей»
на лицах женской матросни
не верь не бойся не труси
за Кондолизой вдохновенья
и Дуnet дух стихотворенья
в саду малиновым вареньем
осенним, тенью осенённым
днем всех еще пока святых.

не верь не бойся не проси
бегом петляя между яблонь
два раза в ямочку от яблок
не попадают семячки
не херь их – имя не хрустит
пока еще в печи не протвинь
в горшке пока душа – не щи
за боком бога не ищи
огня, угля и дым от пестни
о взрослой жизни в равновесьи
с беспечной слюнкой на губах
оря вовне «аннЯ, аннЯ»
лопаткой по ведру стуча
беги, беги в Бездомный Дом
там ржут горячее с холста

и пьют с листа стихов росу
два беззаботных воробья
пока дымок идет с веранды
варенье варится в ведре
и жгут в саду пожухлых листьев
когда-то бывший муравейник
из рифм, слов, ветвей-стихов
холодным снежным озарениям
не верь. не бойся. не проси
в такой торжественности стэплер
стучит об ствол крепя объя. —
смешные звездочки побед
по сбитым ночью воробьям…

доскачи до небес, Орлик!
надо же ребенку знать правду —
каково это ком в горле
если видишь теней травы
полыхание ветр солнца
и растянутый след гривы
доскачи до небес, Орлик!
до крыльца этажей нижних
там овес подают спелый
запрягая на путь дальний
удила и седло правят
из гранитного мне камня
там мужик в пиджаке пальму
из тучи тащит пиров-первенств
доскачи, наш гнедой первенец
и узнай – как я там – за далью?
что-то слишком ты стал статен
да хранит тебя Бог-телега
Орлик, Орлик, не слушай сватью
пусть женой тебе станет небо
пусть отпустят тебя к кромке
знаешь, здорово над оконцем
полетать ветерком тихим
Орлик, веришь – бежит Лихо
по А.Блоковскому ипподрому
закуси удила, милый
ты же сын наших мечт опальных
знаешь сколько в тебе силы?
ты не дай подойти сбоку.
Доскачи до небес, Орлик
погляди в глаза смерти-правде
а моргнешь – подстелю коврик
а заржешь – закуют, Орлик
значит есть еще рябь в глазе.
доскачи до небес, воин
им там нужен, пойми, скачут
вместе с нами индейцы аппачи
видишь – крепко в руке топорик…

Каждому столу – ведро салата!
Каждой ложке датливость лубка!
Каждому в подарок по набату!
Каждому народу – седока!

Каждому счастливому по Путину!
Каждой цели в задник – акварелью!
Каждому поэту по Дуэлье!
Каждому бандиту по стиху на грудь!
– Будь!

Каждому ползущему – вселенную!
Каждому летящему – дыру!
Дьявола сто лет кормить варением!
Богу – милый прыщик на носу!

Каждой девушке по Юрию Гагарину!
Каждому мужчине по Мерлин Монро!
Каждому крестьянину по барину!
Барину – Исусово чело!

Ушел на небо человек, везущий санки.
Он призраком ходил все эти годы
И у Пяти Углов делился коркой хлеба
И у пяти углов садились с неба чайки
На пять теней, и уносили тени к Богу.

Ушел на небо человек, везущий санки
Случилось это чудо в прошлый понедельник
Когда все тени в Петербурге входят в полночь
С Александринского столпа спустился ангел
Крылом у входа в Летний Сад разбил он вазу
На счастье.

У Петербурга больше нет плохой погоды
Пусть твои санки постоят на постаменте
Играйся с ветром возле памятника, Петя
Не бойся, мальчик, у Пяти Углов нет тени
С Александринского Столпа не затмевает
Крылами больше землю ангел, ненароком
Он с временами, среди нас, он Случай, ночью
Когда глядит в кровать из неба глаз вороний
И петербургский ангел крыльями хлопочет…

примерно так всю жизнь прожил
кружил пятак, «шесть-шесть» – царапал
после него махать жесть крыш
могла без помощи пацаков

примерно там, во тьме зеркал
он зарождался, вод слюду
как кисть наматывал на ось
могучих волн, молол в крупу

гранит – манн мутных скорлупу
в муку – туман теней людей
тянул те баржи к бурлаку
чтобы обулся он, летел

примерно так всю жизнь прожил
затих Акелою в лесу
дремучем, дятел: «умер ветер»
телеграфирует стволу

и сосен корни так гудят
что в море волны лоб об лоб
из них до неба ветра столб
вот так и я. я не умру

примерно так всю жизнь прожив
кружил пятак, я: «шесть-шесть-шесть»
после меня махать жесть крыш
могла без помощи людей…

Ямбы, зомби, линий стаи, мягкий почерк
звонче стали,
самбо, ноты, пишем, таем, над стокатто
восклицаем,
Под вопросом знанье темы, девы, демон,
вкус удачи,
На охоте в малой Охте на кровати в той
палате
Где над стенами – планеты, под столом —
пустые рифмы,
На столе бутылка водки, сводки, цифры,
диаграммы,
Кредит, сальные убытки, томный крик,
цепочка, нитки
Вен, нейронов, децибелы и октавы
криков, звона
Журавлей, и под вуалью смеха только
после плача,
Палачей икота, рвота, клип «Негоды»,
сверхзадача —
Указать планете эллипс, отвернуть луну
и солнце
С потолка у самой люстры и прибить их
над кроватью
Вместо крестика и жути пустоты желаний,
сути,
Вольной жизни, пьяной смерти, и на
черной беглой точке
Синих глаз пятнистой лани замереть.
Лежать в тумане освежая чью-то память…

Пора воззрения менять на подозренье
что одуванчики не лампочки на поле
вокруг полянки, на которой кукурузник
стоит задиристо, согнув кривые ноги
задрав свой нос и подбоченив крылья
а одуванчики – пумпончики на тапках
и с них слетели уже гномы с парашютами
их держит ветер на своих прозрачных лапках
и пусто между крыл у кукурузника
нет книг на этажерке, нет инструкций
из двери на борту глядит Конфуций
в потертом шлеме, в галифе на босу ногу
в футбольных гетрах (для пилота кукурузника
что неестественно), естественно, глядит
на мальчика пшеничного в подгузниках
играющего с грузом в «динамит»…
и винт сработал неожиданно и сдуло
как ветром гномов, и заткнулся хор кузнечиков
траву пригнуло и видны всем стали буцы
и ахилесовые пятки чьей-то женщины.
И кукурузник улетел. Поют кузнечики!
И в мареве трава стоит по плечи нам…

И мы стоим, два облетевших одуванчика
а перед нами сын играет на диванчике…