Антология - По ту сторону реальности. Сборник мистики и фантастики. Том 2

– Вместе пойдем, Рей, к черту. Два виски со льдом! – он поднял над головой два пальца. Бармен кивнул, я повернулся к нему:

– Это же Саймон! Зачем ты пришел в такое славное место? В городе кончились рестораны, или ты просто обиделся на то, что я послал тебя вместе с пляжами?

– Нет, Рей.

– Ты пришел прорекламировать мне свою поликлинику? Можешь оставить меня в покое, я не поеду в твой райский уголок даже за бесплатно. Стоп! Я понял! Тебя загрызла совесть, и ты пришел посострадать мне? Хочешь предложить мне чемодан денег?

– Кое-что более интересное. Я пришел предложить тебе жизнь. Долгую жизнь, или ты себя уже приговорил?

– Ты пришел посмеяться? Это вы меня приговорили, змеи медицинские! Ты случайно ничего не забыл? Ты не забыл, что у меня рак? О какой долгой жизни ты пришел мне рассказывать?

Во мне, как в вулкане, вскипала обида, готовая вот-вот вырваться наружу. Как может ему хватать совести издеваться над смертельно больным человеком!

Саймон отхлебнул из стакана, горло обожгло, и он закашлялся.

– Тебе, наверное, будет интересно, – он кинул тяжелую бумажную папку на барную стойку.

На пол посыпались синие снимки с изображением черных дырявых легких и прописной подписью: «Говард Саймон, пятьдесят девять лет», а ниже подпись карандашом: «Два-три месяца. Лечение бессмысленно».

Я перевернул снимок в поисках даты.

– Я ни за что не поверю! Господи, да это же было шесть лет назад!

Он достал из папки более свежий снимок годичной давности и улыбнулся.

Бармен запустил для меня стакан виски по стойке, но он пролетел мимо цели, раздался звон бьющегося стекла и короткий девичий крик облитой моим пойлом официантки. Мои глаза неотрывно искали хоть одно темное пятнышко на снимке абсолютно здоровых и чистых легких. Я не нашелся, что сказать.

Говард допил стакан залпом и поставил его на стойку, подложив под него несколько долларов.

– Твое здоровье, Рей! Твое здоровье!

Ближе к середине ночи я оказался дома и без всяких сил повалился на кровать, у меня начался сильный приступ кашля, голова кружилась. К горлу подступал ком тошноты, все тело пробило потом. Страшно захотелось позвонить Альберту, но я сдержался, пытаясь просто закрыть глаза и уснуть. Кашель не прекращался, я уже было начал задыхаться. В приступе паники я попытался встать и схватить телефон. Воздух из комнаты как будто выкачали, и я судорожно рухнул на пол, снося все на своем пути и теряя сознание.

Резкие цветные картины смывались в одно блеклое спектральное пятно, из которого вырисовывались восхитительные завораживающие и в то же время пугающие сюжеты. Я то и дело открывал глаза, весь в поту, и снова, задыхаясь, как рыба на берегу, трепетно хватая воздух открытым ртом, терял сознание, погружаясь в эту сказочную бездну. Я ходил по заброшенным трущобам, чувствуя себя их постоянным жителем, но одновременно, как слепой щенок, то и дело натыкался на тупики. Я видел людей, глаза которых были пусты. Они просто шли на свет, устало прикрывая иссохшими ладонями серые безликие зрачки, но одновременно с этим я не мог не заметить ребенка. Девочку, которая пробиралась сквозь эту толпу. Люди то расходились, то отмахивались и отпрыгивали от нее, словно от прокаженной. Они не понимали: зачем? Зачем она противится их безмолвному течению? Но она шла, разводила руками бесформенные людские массы, полные гримас негодования, и, улыбаясь, смотрела на меня огромными зелеными глазами. Во мне она вызвала дикий приступ ужаса, я не в силах был сдвинуться с места, по телу пробежала дрожь, девочка уже была рядом и коснулась меня ладонью. Все тело будто сковало льдом. А она улыбалась! Теперь люди испуганно бежали от нее, топча друг друга, в их глазах читался тот же страх, что был во мне. Она убрала руку, и я, как подкошенный, повалился в пыльную землю.

– Тебе еще рано с ними, – она отвернулась, я вытянул руку, пытаясь что-то сказать, кричал ей что-то вслед, но она не слышала. Она просто уходила.

В уши врезалась монотонная мерзкая трель будильника, циферблат показывал пять утра, я подскочил, пытаясь понять, что происходит. Совместно с будильником надрывался домашний телефон, да еще и входная дверь сотрясалась от тяжелых, глухих, осыпающих штукатурку с потолка ударов. Оказалось, что, задыхаясь ночью, я упал на кофейный столик и теперь сидел в мелко дробленной крошке стекла, обильно политой остатками вечернего кофе. Рядом с моим ухом лежал телефон, провод которого обвивал мои ноги, подобно змее. Я с размаху ударил по будильнику ладонью и дернул ногой в отчаянной попытке освободиться от телефонных пут. Телефон замолчал, пластиковая трубка отлетела в стену и раскололась надвое. Затем я бегом бросился открывать дверь, наспех накидывая на плечи халат. За дверью кто-то активно ругался самыми нецензурными выражениями, не прекращая при этом стучать ни на секунду. Распахнув дверь, я увидел, что в коридоре стоял не кто иной, как сам доктор Мейсон, своей бледностью и испуганным внешним видом напоминающий юного кладбищенского сторожа, да и к тому же с целой бригадой врачей.

– Какого черта тебе нужно? Не спится, Альберт? – сама обстановка всего этого события: до смерти напуганный доктор и санитарная команда – все указывало на то, что произошло что-то довольно неприятное.

Мне пришлось взять его за рукав и хорошенько тряхнуть, чтобы он пришел в себя. Альберт вздрогнул и пристально на меня посмотрел:

– Рей, как ты? – он внимательно осматривал меня, так что мне стало не по себе.

– Да нормально. А что со мной должно случиться?

– Рей, ты звонил мне около часа назад, ты очень долго хрипел в трубку, затем я слышал звук падения, и ты перестал хрипеть. Да ты даже дышать перестал!

– Я не мог тебе звонить, я спал!

Доктор был на грани истерики, мне пришлось затащить его в квартиру за плечи и успокаивать парочкой порций крепкого горячего кофе, налитого в найденные все там же, под прахом моего любимого столика, чашки. Он несколько раз еще кардинально осмотрел меня, прежде чем удалиться. Померил давление и температуру, послушал дыхание, прощупал пульс и, наконец, убедившись в том, что я визуально полностью здоров, собрал свои многочисленные врачебные принадлежности в потертую кожаную сумку.

– Машина от Саймона будет здесь через двадцать минут, тебе бы поторопиться со сборами.

Мы лаконично обменялись рукопожатиями, и он вышел из комнаты, даже не закрыв дверь. А я до приезда машины так и сидел на расправленной кровати, пытаясь найти всей этой истории хоть какое-то разумное объяснение.

С водителем мы почти не разговаривали. Я ехал на заднем сиденье, увлеченно наблюдая за тем, как стаи сонных, замученных своей повседневной жизнью людей в промышленных районах, по дороге на свою бессменную работу, с завистью провожали нашу машину взглядами, пока мы не скрывались за горизонтом. Наличие на водительском месте человека во фраке, белых перчатках и аккуратной шоферской кепочке, а также тонировка только задних стекол в совместном сочетании создавали впечатление того, что в город попала проездом кинозвезда или какой-нибудь магнат, которому принадлежит добрая половина здешних дымящих черным едким выхлопом труб. Дым аккуратно оседал на асфальт и плечи прохожих тружеников с дипломатами, создавая видимость легкого, приторного и вязкого тумана. Наверное, впервые за многие годы проживания в этом городе я заметил, что в промышленной его части нет белого цвета. Все то, что когда-то было белым: натянутые бело-красные навесы булочных старика Ролинза, магазины сладостей Хелло-Китти и их белые автоматы с конфетками, витрины магазинов – все, абсолютно все стало серым и блеклым из-за ежедневных осадков сажи и строительной пыли. Тоскливое настроение этого маленького, как будто отдельно живущего рабочего часового механизма так вкрадчиво пыталось пробраться в мои мысли, что я поспешил зашторить окно и отвлечься на радио, но новости на местной волне особого удовлетворения не принесли. Через несколько часов я уже разминал затекшее тело на центральной аллее лечебницы «Саймонс Исланд».