Ольга Бурая - Незатейливая история. О том, как далеко можно уйти из дома

Неизвестность эта, что мучила и Избаву, и врага её, была как плод – в конце концов, перезрела и упала.

Упала ранним утром, когда Здибор с Избавой и детьми сидели за столом и решали важное дело – когда Здирад жениться собирается. Мать с сестрой смотрели на него затаив дыхание, а отец хмурился – долго ещё первенец будет до полночи по посиделкам мотаться?

– Да скоро, скоро, – хмурился в ответ Здирад.

– Да ты скажи хоть к кому свататься будешь? – голос Здибора становился громче с каждым словом.

– Рано ещё к ней сватов засылать, – улыбнулся Здирад, – Кветаву 17 17 Кветава – цветочная. я жду.

– А чем тебе Люнега плоха?! – вступилась за подругу Янислава

– Нельзя ему Люнегу в жёны брать, она ведь сестра вам, – уже спокойно сказал отец, – а Кветаву долго ждать не придётся. Люнега дома не задержится. Характер у неё в мать.

Кветава была младшей сестрой Люнеги. Не такая красавица, как сестра, но имя её ей очень подходило. Глаза синие, словно пригожница 18 18 Пригожица – один и вариантов названия цветка незабудка. , щёчки румяные как ранний яблоневый цвет. Волосы были не такие светлые, как у старшей сестры, и стан был не точёный, да и росточком не вышла. Но только глядя на неё, у Здирада становилось тепло на душе, только ей в глаза не мог он спокойно смотреть, и только у неё был такой густой, такой полный и глубокий голос. И ради этого голоса Здирад согласен был ждать сколь угодно долго. Ждать пока снимет Кветава рубаху, ждать пока выйдет замуж Люнега, ждать… да чего угодно ждать.

Сейчас препятствий поубавилось – Кветава уже месяц ходила в поневе. Осталось дождаться, пока старшая сестра уйдёт из родительского дома. Вот только никак не мог подумать Здирад, что уйти Люнега хотела бы в его дом, мечтала она стать его, Здирада, женой.

Не видел он её полузаплаканных – полузлых глаз, не слышал стука её сердца, да и не к чему ему всё это было.

И уж совсем не ожидал он, что на празднике Купальницы подбежит Люнега именно к нему, именно его стукнет по плечу и именно ему, краснея, задиристо скажет: «Догоняй!!!». И побежит. Она побежит, а он останется сидеть. Тогда она остановится, повернётся, долго, не моргая, будет жечь холодным железом глаз, пока оно не нагреется от слёз. И тогда снова побежит. Уже в противоположную сторону. Под робкое хихиканье подружек, всегда завидовавших её красоте.

А через неделю разнесётся по деревне радостная весть – быть свадьбе скоро. Красавица Люнега выходит замуж за Литобора 19 19 Литобор – вылитый из отборных . Литобор в свои двадцать четыре года уже был воином и ходил с отрядом таких же неугомонных парней, собранным по всей округе, служить местному голове. Голова любил пугать соседей из других долин, прохаживаясь со своими молодцами вдоль границ. Войны давно никто не затевал. Боги хранили мир. И люди от них старались не отставать и держали мир и добрыми словами, и крепкими рукопожатиями, в которых сразу видна была сила протянувших руки, и высокими стенами крепостей, стоявших на страже переходов в долины, и блестящими мечами, которыми на ярмарках ненавязчиво хвалились некоторые ухари.

Литобор не был одним из тех, кто любил разгул походов, настойку на меду и рассказы о больших городах, где полным-полно оборотней в обличии прекрасной женщины, которые только и делают, что ищут молодых воинов, чтобы их обольстить. Вдумчивый и пытливый, Литорбор хотел научиться настоящему ратному делу. Хотел знать, как вдесятером одолеть сто человек, как взять крепость, в которой три кольца дубовых или даже каменных стен, как голыми руками победить врага в заговорённых доспехах. И ещё много чего хотел бы он узнать, но, сколько не ходил служить к голове, а всё без толку. Позвенев кольчугами в невысоком колючем кустарнике, который облюбовал склоны гор, отряд расходился по своим деревням до следующего вестника.

Вернувшись в очередной раз домой, надумал Литобор, что хорошо было бы, если бы ждала его дома жена. Но не просто жена, а красивая, да умная, да умелая. И когда на Купальнице увидел он, как сын Здибора собственными руками оттолкнул своё счастье, то медлить не стал. На следующий же день отправился он свататься к Люнеге.

Говорят, когда она спросила, мол, на что она ему, Литобору, тот ответил, что на счастье. Тогда она сказала, что он ей будет на утешенье. Литобор согласился. На том и сговорились.

После сбора первых яблок сыграли свадьбу.

Люнега заплела две косы, украсила поневу новыми стежками и стала какой-то грустно-спокойной. Улыбка как-то лениво набегала на её губы, да и то ненадолго. Серые глаза, казалось, стали ещё больше, стан ещё тоньше.

А тем временем к её младшей сестре заслал сватов тот, которого она всё ещё любила, но перед которым так отчаянно старалась быть счастливой, чтобы понял он, что на нём свет клином не сошёлся.

Люнега каждую свободную минутку бегала домой к родителям, вышивала вместе с Кветавой свадебное платье, давала советы. И очень хотела радоваться за сестру как за себя. И помогала потому, что всё это было для него, для Здирада.

Свадьбу моих родителей сыграли в начале зимы. А моя жизнь началась ровно через год. Началась не вовремя, раньше, чем надо было.

Как рассказывала мама, волки в ту зиму стали такими лютыми, что, не боясь сторожей и собак, таскали скот прямо из деревни. И тогда староста деревни решил проучить окрестные стаи.

Собрали охотников, наготовили стрел, сходили к волхву – узнать самый хороший день да заранее попросить прощения у Богов. А потом ушли горы. Вместе с ними ушёл и мой отец.

Маме надо было носить меня ещё целых две луны. Но моя тётка всё решила иначе.

Мама говорила, что с тех пор, как стало заметно, что она на сносях, Люнега сильно изменилась. В гости не ходила, к себе не звала. Если вдруг обе в родительском доме оказывались, то и двух слов сестре не говорила.

Поэтому, когда тётка Люнега ни с того, ни с сего пришла в дом моих родителей, мама не знала, что и думать. И, как и положено, решила думать о плохом. Люнега сказала, что вернулся отряд охотников, и что моего отца несут на носилках, что лицо его закрыто, будто у мёртвого.

Мама, в чём была, выскочила из дома и побежала на край деревни, где и встретила охотников. Люди и, правда несли носилки, на носилках и, правда, лежал человек, но лицо его было вовсе не закрыто, и был это не мой отец.

Потом Люнега отпиралась, мол, не узнала, мол, перепутала. Но это было уже потом. А пока мой отец смотрел, как мама бежит к нему в домашней рубахе и одних носках, по утоптанному хрустящему снегу, сквозь морозный искристый воздух.

Мама рассказывала, что он подхватил её на руки, словно соломенную куклу и отнёс домой. С полпути тянулся за ними сукровичный след. Баню тогда натопить не успели. Отец едва успел позвать бабушку Яглику.