Василий Лягоскин - Тайна пролива «Врата скорби». Том второй

– Не гляди, куда не надо, – злорадно подумал Де, вручая брату по второй матери молот, – сейчас у тебя глаза совсем на лоб вылезут.

Сам он умчался вперед – с копьем – не дожидаясь, что скажет на его самовольство прадед, а тем более отец. Высшие ничего не сказали, когда племя дошагало неторопливо до уютной долины, где Де уже разделывал огромного оленя.

А потом был еще один день, еще, и еще, и еще. Менялась только погода – все чаще лили дожди, и жарче грело солнце. Добычи в новых краях было не меньше, чем в родных холмах. Потом ее стало столько, что уходить далеко от племени больше не требовалось. Зато появились хищники. И падальщики. Последние уже не скрывались – тащились за племенем, подбирая то, что оставалось на временных становищах. Оставалось много, потому что добыча сама шла в руки, а останавливаться хотя бы на день вождь запретил. Так они и брели – не быстро и не медленно; так, как позволяла старость вождя. Он действительно сдавал на глазах; высох – но огонь в глазах горел только ярче.

Пару раз попались мохнатые длинноносые. Не такие, какие забредали на холмы в суровые зимы; много крупнее. И длинных зубов у этих великанов было не два, а четыре, и нижние были плоскими – такими легче выкапывать сладкие корни. Это объяснил Лай – и отец одобрительно кивнул, соглашаясь. Конечно, на этих великанов племя не охотилось – кому хочется попасть под ноги, подобные стволам самых толстых деревьев? Но один раз на пути племени попался полуобъеденный костяк такого зверя, от которого порскнули во все стороны маленькие рыжие хищные зверьки; вот там брат по второй матери и объяснил что к чему. За это он тащил тяжелый молот дольше обычного.

Все чаще взгляд Де останавливался на животе Мины – тот стремительно рос, но пока молодая женщина еще скакала наравне с подругами, подобно годовалой оленихе; совсем как та, которую парень заколол сегодня копьем, выпрыгнув из засады. Он мог, конечно, и догнать животное – длинные ноги и могучие легкие позволяли. Но кто же так поступает? Всем известно – как раз у этих зверей во время длинного бега в жилы изливается горькая жидкость, и есть такое мясо можно только во время великого голода

– А потом, – подумал он, – надо же тренироваться наносить разящие удары из засады… Ну да, исподтишка, в спину не ждущего удара противника, – не стал он скрывать от себя подленькой мысли, – если уж по-честному, лицом к лицу не получится.

И эта мысль не ужаснула парня. Он наконец-то определился и со своим отношением к будущему сыну – равнодушие. Полное равнодушие, есть он или нет. Самое главное – сам высший не-зверь Де, будущий Ден. Одна буква к имени – все, что правнук вождя ждал от своего ребенка.

Потом прадед заспешил; остановки стали короче, а переходы длиннее. Мина уже не скакала; брела едва ли не тяжелее восьмидесятилетнего вождя. Брела, цепляя босыми ногами горячий песок. Да – вокруг широкими полосами перемежались заросшие травой луговины и непонятные и неприятные глазу, а пуще того, ступням, целые отвалы звонкого песка, которым, наверное, можно было засыпать все священные холмы.

Пески не пели – до тех пор, пока однажды не задул ветер – резкий, порывами – который внезапно закружил вихрем, мгновенно скрыв в непроглядной колючей мути все племя. И Де самым постыдным образом испугался – испугался того, что так и будет кружить с закрытыми глазами до скончания последних зим, даже после того, как последний желтый кругляш упадет в большой кожаный мешок.

Но песчаная буря кончилась, а племя не досчиталось пятерых не-зверей – всех низших. Мужчину, двух девушек и двух детей. Их не было жалко, по крайней мере, молодому высшему; он искренне не понимал, чему так сокрушается отец. Нарожают еще – что им, низшим; на них ведь запрет не распространяется. А прадед, словно послушавшись Дена, резко повернул налево, отклоняясь от курса, по которому гнал племя.

Через день путь им прекратила река, несшая свои воды назад – туда, откуда они пришли. Денат целый день качал недовольно головой; он словно не верил своим глазам. Молодой высший тоже решил разобраться – приглядывался к берегам, пытался высмотреть в воде неведомых монстров. А понял раньше опять-таки Лай:

– Кажется, эта река течет вспять; раньше она текла в том направлении, – низший брат махнул туда, куда брело племя, подгоняемое вождем.

Де сначала удивился такой длинной и связной фразе – подобная речь тоже была под запретом. А потом понял – Лай был прав. Тогда возникал другой вопрос: «Как же она текла туда, если впереди встают неприступной громадой горы?». И опять сын второй матери поразил его, задав свой вопрос, много практичней:

– А как мы преодолеем эти горы?

Де оглянулся на Мину, которую как-то придется переводить, а может быть даже переносить через заснеженные – видно даже отсюда, за много переходов – перевалы. А без нее не будет нового имени, не будет еще чего-то существенного, чего он пока не понимал. Кто в этом виноват? Конечно Великий охотник, ведь именно его появление сорвало с места племя.

Наутро племя разбудил взволнованный возглас караульного. Он таращил глаза и тянул руку назад – туда, откуда они пришли вчера. На месте покрытой травой степи там гуляли волны. Противоположного края неведомо откуда взявшегося пространства, заполненного соленой, противной на вкус водой, не было видно, как бы не вглядывался туда парень. Если бы там были такие же горы, какие ждали их впереди, может быть не-зверь и определил бы, сколько переходов отделяет его от места, от которого можно было бы вернуться на родные холмы. Теперь же дороги домой не было. И это тоже зачтется Охотнику.

А прадеду теперь было все равно; его гнала вперед только одна мысль – успеть на Великую битву. Но рассудка он не потерял. Дал отдохнуть племени перед горным переходом. Женщины наготовили мяса, добытого молодым высшим; воду решили не брать – поначалу переход продолжится вдоль одной из бесчисленных горных речек, которые сливались в долине в одну большую, поменявшую каким-то образом свой извечный путь. А дальше… Дальше будут снега, которые они или преодолеют… или снега одолеют их.

Преодолели не-звери. Последние полперехода Де тащил Мину на спине – спиной к спине, потому что своим огромным животом она не могла прижаться к его крепкому хребту, а держать ее на руках парень не мог. Он обдирал ладони об острые льдины, стараясь уцепиться железными пальцами в каждую трещину. Еще непоме5рной тяжестью гнул книзу тяжеленный молот. А Лай? Брат по второй матери сам едва передвигался, но дотерпел – упал уже внизу, на мягкую теплую траву. Рядом повалилась сразу половина племени; остальные остались в горах. Лишь трое высших стояли на ногах. И крепче всех, признал Де, его отец. Может потому, что он шел налегке?.. Вторая половина племени осталась в горах навсегда. Но высшему и теперь было все равно. То, что как-то волновало его, он принес сюда собственными руками.