Рони Ротэр - Мошки в янтаре. Скуй мне панцирь ледяной. Черный пепел, красный снег. Ключ

– В объезд сподручней, – пояснил дед. – Через замок пока развернешься, узко там, да людно. А дом мой аккурат с другого конца. А то давай ко мне с ночевьем, а завтра и дальше двинешься.

– Спасибо, нет, – помедлив, ответила Зараэль. Ей не хотелось разочаровываться в возчике.

– Ну, как знаешь. Из города выйдешь через южные замковые ворота. До Мескины две недели пешего пути. Оттуда до Сурзину еще три. Ну, вот и приехали.

Дед остановил волов. Зараэль спрыгнула с телеги, и, развязав кошель, снятый с убитого в Вестроге стража, протянула возчику три серебряные монеты.

– Возьми сам, сколько должна.

– Ни-ни! – замахал руками дед. – Ишь, чего надумала! Я ж не за мзду вез. Ныне всяк о прибытке печется, а мне совестно за помощь деньгу брать. Да и не в тягость ты мне была. Бывай, как тебя там. Дай Висьмирь тебе добра.

Дед стеганул волов, и телега поползла по накатанной колее.

– Прощай, Диниус, – крикнула Зараэль вслед возчику. Тот поднял руку, обернувшись. Южанка убрала кошель, постояла еще немного, глядя вслед удаляющемуся возу, и пошла в ту сторону, где на замковых шпилях трепыхались под ветром желто-зеленые вымпелы.

Замковая площадь, превращенная в рынок, была полна народу, невзирая на клонящийся к вечеру день. Торговали, меняли, в дальнем конце площади кого-то пороли. Зараэль шла меж лотков, сооруженных из досок и чурбаков, отмахиваясь от предложений купить зерно, шерсть, овощи, скотину, инструмент, одежду. У обувки, выставленной на расстеленную коровью шкуру, Зараэль остановилась. Её взгляд приковала пара сапог из мягкой тисненой кожи, на плотной подошве.

– Бери, иланна, – хозяин товара, перехватив взгляд девушки, подцепил скрюченными пальцами сапог. – Сам тачаю, смотри, какая работа. Такую обувку и принцессе не в стыд надеть. Примерь, иланна!

– Сколько просишь? – Зараэль, прельщенная сапогами, подошла ближе.

– Двадцать серебром.

– Да ты в своем уме? – отшатнулась южанка от продавца, и отвернулась, намереваясь уйти.

– Ну, коли не купить, так хоть примерь, иланна! Дай взглянуть, как на твоей ножке сядут. За примерку ничего не возьму.

Зараэль, колеблясь, приподняла юбку, глядя на потрепанные онучи.

– Ну, если только примерить, – сдалась она.

– Садись, садись, – торговец похлопал по чурбаку, и Зараэль, опустившись на него, принялась разуваться. Продавец, державший наготове сапог, приподнял бровь, когда увидел под грязными портянками витиеватые браслеты, охватывающие девичьи щиколотки.

– Велики, – скрывая сожаление, бросила южанка, потоптавшись в сапогах. – Да и нет у меня двадцати серебряков. Снимай.

– А ежели онучи намотать, то впору будут, – не сдавался торговец. – Да и теплее так.

– Говорю же, дорого. Снимай, – и Зараэль опустилась на чурбак.

Продавец стащил сапоги, поцокал языком, дотронувшись до браслета на её ноге.

– Красивая вещь.

Зараэль, уже державшая наготове онучи, взглянула на торговца.

– Сменяешь на сапоги?

– Два на два, – ухмыльнулся тот, довольный.

– Жаден ты, как посмотрю, – прищурилась Зараэль, внутренне уже готовая к сделке.

– Хорошая работа за хорошую плату, – развел руками торговец.

– Забирай, – она сорвала с ног браслеты, кинула их на шкуру. Обмотала ноги онучами, и обула сапоги.

– Удобно ли, иланна? – улыбнулся продавец.

– Да, – потопав, Зараэль с удовольствием оглядела обновку.

– Обувка хорошая, – заверил её продавец. – Хоть до самого Уросса дойдешь – не порвуться. Я в Гризене лучший мастер. У меня управитель наместника обувается.

Зараэль усмехнулась похвальбе, но, зная толк в хороших вещах, не могла не признать, что сапоги и впрям хороши.

– А все же жаден ты, – ответила она.

Памятуя, что впереди долгий путь, она разменяла серебряную монету, потратившись на провиант. Проходя мимо тачки старьевщицы, обменяла свои потертые чувяки на латаную торбу, и заодно поинтересовалась, где найти ночлег.

– Вона, постоялый двор, – ответила та, ткнув пальцем себе за спину.

Зараэль глянула в указанном направлении.

– Людно там. Чего потише не найдется?

– Ноне везде людно, – пожала плечами старьевщица. Потом, почесав бородавку на щеке, предложила: – Могу на ночь приютить. Не задарма, знамо дело. И без кормежки.

– Идет, – согласилась южанка.

Старуха, кряхтя и вздыхая, утрамбовала вещи, накрыла тачку куском войлока и поманила Зараэль.

– Ну, пошли что ль. Я за южными воротами живу.

И, впрягшись, медленно потащила тележку. Зараэль шла за ней, пряча лицо, когда навстречу попадались ратники. В пределах замка действительно было тесно. Иногда старухе приходилось откатывать тележку к самой стене, чтобы пропустить встречные повозки. И тогда начиналась свара – возчики орали на старьевщицу, та на них. Протискивая свою тачку меж краем повозки и стеной, старуха крыла возниц на чем свет стоит. Проходящие же мимо мужики восхищенно качали головами, слушая ругательства старухи. Постепенно добрались до южных ворот. Увидев стоявших там стражей, Зараэль опустила пониже голову, сгорбилась, и. припав к тележке сзади, принялась толкать её, помогая старухе. Солдаты брезгливо посторонились, пропуская их, и тележка беспрепятственно прокатилась под толстой решеткой замковых ворот.

Лежа на ворохе тряпья в старуховой халупе, Зараэль думала о том, что будет делать, когда доберется до Сурзина, до лорда Ригестайна. Он и лорд Лейнолл были живы. Она расскажет им все, расскажет, как поступили с Гилэстэлом. И вернется в Норхет вместе с ними и их армией. И вот тогда…

Утром стрьевщица растолкала южанку, и, вытребовав у неё три медные монеты, выпроводила из дому.

– Которая дорога на Мескину? – поправляя за спиной торбу с провиантом и потягиваясь навстречу рассвету, оглянулась Зараэль на старуху, стоящую у порога.

– Дорога на Мескину тут одна. Не собьешься, – махнула та рукой в неопределенном направлении и захлопнула дверь. Выбравшись из замкового предместья, Зараэль направилась на юг по укатанной, шириной в одну колею, дороге.

Первую неделю приходилось идти, сторожась проходящих во встречном направлении отрядов. Потом поток людей сошел на нет, и дорога стала спокойней. Ночевала южанка в селениях, прилежащих к дороге – обезмуженные деревенские хозяйки не опасались одинокой девушки, просящейся на ночлег. Но ломили за постой и еду столько, что к концу третьей недели в кошельке Зараэль монет сильно поубавилось. Южанки терпеливо сносила поборы, не решаясь пускать в ход насилие – не из жалости, а из соображений собственной безопасности. За два дня до Мескины, покидая утром очередную хату и глядя на оставшиеся деньги, Зараэль решила, что ночевки в лесу обойдуться дешевле. Она сердечно поблагодарила хозяйку, которая доила в овине корову, и покинула двор. В торбе южанки покоилась рябая курица со свернутой шеей, украденная у зазевавшейся хозяйки.