Сергей Софрин - Не оставляй ведьму в живых. Цикл романов «Легенды Фонарщика Лун»

– Я понял… Гели из безобидного стариковского упрямства воспротивился вашему бесцеремонному вторжению, не посчитал нужным оправдываться и не позволил себя обыскивать… Вот тогда-то гнев и ослепил вас, заставив поднять руку на беспомощного человека…! Но разве не преступление называть это карающим мечем божьим?!

– Поддавшись бесовскому искушению, Антуан Гели служил Черные мессы и знался с суккубами в обличии юных цветущих дев. Он нашел в холмах самую ужасную реликвию Дьявола, какую только возможно себе вообразить, и не желал с ней расставаться. Даже за деньги… – Марк брезгливо поморщился – Не был он похож на вас… И я уже наказан людьми за свой проступок, а Бог воздаст мне за него сполна позже, но не вы! Меня сюда направили, чтобы предупредить через вас известный оккультный кружок во главе с Эмилем Оффе и вашу любовницу – разнузданную ведьму похотливую, мерзкую блудницу вавилонскую – певичку Эмму Кальве. Пускай они разыскивают своих Меровингов, даже пускай считают их прямыми потомками Христа, но если еретики начнут осквернять таинства Спасителя, попытаются глумиться над Библией или станут приобщать паству к соблюдению дьявольских ритуалов – они провалятся прямиком в ад, даже мельком не увидав лица своей смерти! И вы от них теперь откажитесь, заклинаю вас Всевышним, умертвите гордыню свою ради жизни вечной, отдайтесь всецело служению истине и ангелам ее!

Не вполне постигая умом дилемму, как возможно считать короля Дагоберта II потомком Иисуса и, одновременно, не осквернять святого писания, аббат решил несколько отодвинуть разговор от опасной богословской тематики и сместить его в плоскость своих личных интересов. Он многозначительно откашлялся, будто до него дошел скрытый смысл сказанного, и задал вопрос, который, как он думал, должен был понравиться Марку:

– Хотите чтобы я еще раз осмотрел развалины шато?

– Нет. Они давно для нас пусты. Займитесь лучше кладбищем. Сначала измените надписи еще на двух надгробиях, а затем можете спокойно на заработанные тяжким трудом деньги мостить деревенскую дорогу, проводить в дома водопровод, ремонтировать старинную церковь. Мы еще вам денег добавим, поможем благому порыву вчерашнего грешника.

Соньер не поверил своим ушам. Чтобы убедиться, что он понял все правильно, священник уточнил:

– Если я перестану получать деньги от тайных попечителей церкви Святого Сульпиция и от Эммы Кальве, то орден снимет с меня все подозрения, прекратит считать для себя опасным?

Визави аббата резко остановился и, не поворачивая к собеседнику головы, назидательно произнес:

– Соньер, вы меня порой поражаете. Неужто вам хоть на мгновение показалось, что орден видит для себя угрозу в приходском священнике из захудалой деревушки или в его покровителях из Парижа? Ваши мелочные ереси и гнусная торговля мессами не нанесут большего ущерба церкви, чем Лютеранская мерзость или извращенные представления Коперника о Земле, Солнце и звездах. А Лангедок всегда был пакостным местечком, приютом для богохульников и содомитов, логовом магов и ведьм. Даже инквизиция не сумела выжечь эту заразу. Видимо, здешние поля и холмы навеки прокляты Всевышним и отданы на откуп демонам, чтобы являть собой пример земли падшего народа, добровольно присягнувшего дьяволу и пресмыкающегося теперь во прахе у ног его. На досуге хорошенько поразмыслите над моими словами, аббат, ибо я с вами сейчас немедленно расстаюсь. И не заставляйте меня возвращаться – наша следующая встреча может стать для вас роковой!

Посланник ордена, не сказав более пресвитеру на прощание ни слова, развернулся и широко зашагал по мокрой траве прочь от столь ненавистного ему места, на ходу жарко шепча отгоняющие всякую злобную нечисть святые молитвы. Темные тучи над головой Соньера рассеялись, солнце с новой силой засияло в просветах древесной листвы, запах базилика сделался еще аппетитнее и неотвратимо повлек жизнелюбивого аббата по направлению к вилле Вифания, пресвитерии и завтраку, который уже наверняка приготовила его милая, славная Мари – неискушенная пастушка печальная…

Май в Туапсинском районе Краснодарского края считают полноценным курортным месяцем только сладкоречивые менеджеры туристических агентств, убегающие от бацилл городские ипохондрики или пережившие темный ледовый дрейф полярники. В эту пору тут не найти настоящих кавказских шашлыков, пахнущих йодом теплых утренних бризов, цветущих розовыми метелками акаций, час назад вызревших фруктов и молодого виноградного вина, ударяющего в нос колючими пузырьками пьяняще-бодрящей радости. Тогда столовые всех пансионатов практикуют диетические столы, вечерние кафе не включают громкую музыку, а южные романы не отличаются безумством эмоций, напоминая подарки от супермаркета, которые в хозяйстве не нужны, но доставляют некоторое удовольствие. В мае субтропический уголок мимолетного счастья не блистает бикини, не отплясывает джигу, не ест жирного и не делает ничего такого, о чем люди потом долго рассказывают анекдоты – он лениво потягивается, зевает и предвкушает грядущее настоящее открытие сезона…

Марат уже две недели мая жил рядом с побережьем, лазал по окрестным покатым склонам, трепал на каменных осыпях горные ботинки, преодолевал вброд холодные ручьи, продирался сквозь заросли ежевики и море обозревал лишь с перевалов. Его коллекция пуговиц времен русско-турецкой войны, ржавых кованых гвоздей, латунных гильз и зарисовок развалин росла, познания в археологии ширились, а настроение неудержимо падало. Смириться с отсутствием купания – пусть даже в прохладном море – было невозможно. И с отсутствием досуга тоже. Он прихватил с собой из Москвы пару свежих книг, надеясь предаться чтению в тени салатово-зеленых платанов, вдыхая ароматы туапсинских чайных роз и сожалея об отсутствии рядом Марины, но просчитался.

Мрачноватый учитель Марата элегическим платановым аллеям, ярким розариям и близлежащему гигантскому резервуару соленой воды особого значения не придавал. Он был педантом до мозга костей и ранее намеченного плана занятий придерживался неукоснительно. Осмотры дольменов, исследования развалин и поиски перспективных мест для раскопок следовали один за другим – как буквы в длинном заковыристом термине из толстого философского словаря. Однажды начавшийся процесс продвигался вперед безостановочно, не замедляя темпа и никуда не сворачивая по пути. Им зазря сняли номера в приличном пансионате, – при такой загруженности они могли бы ночевать в палатке или в деревянном сарае у частника.

Шуток преподаватель не понимал в принципе, малейшую инициативу ученика отождествлял с вызовом, попытку уточнить задание определял как издевку, а желание выспаться причислял к проявлению ренегатства. В «Эвересте» Станислава Георгиевича Ушакова за глаза звали «Бароном», подразумевая склонность этого оригинального субъекта – способного все муравейники в лесу выставить по линейке – к моральному доминированию над окружающими. Среди сотрудников института гулял сочиненный каким-то остряком анекдот, будто однажды Барон в одиночку пересек на яхте Бермудский треугольник и нашел там фотонную фритюрницу пришельцев – виновницу всех тамошних аномалий. Его напарник от ежеминутного общения с нудным неуступчивым планировщиком еще в самом начале плавания лишился рассудка и бросился за борт в саргассы 1.