Василий Лягоскин - Свет далекой звезды. Книга первая

– Мир вам! – обратился к ним Любин, – позвольте погреться у вашего костра.

– Садись, путник! – парсы до сих пор пребывали в приподнятом настроении, согретые и доброй вестью об исчезновении проклятья племени, и кружками терпкого вина, – голоден ли ты?

Любин помялся. Вообще-то он недавно перекусил, но опыт долгих странствий подсказывал – когда люди встречают так радушно, отказываться от гостеприимных предложений нельзя. Поэтому он кивнул.

Разговор велся по-дугански, поскольку в языке парсов Любин не понимал ни слова. Он набросился на угощение, словно действительно голодал несколько суток. Притвориться для него не составило труда – он лишь вспомнил блуждание по лесу в поисках деревушки рода Ясеня.

Парсы, весело переговаривающиеся и подмигивающие ему, вдруг замолчали. Лишь один голос окреп и зазвучал, отталкиваясь всей мощью от древних стен Обители и заполняя собой все вокруг. Любин понял, что невысокий чтец, обративший одухотворенное лицо к небу, декламирует сейчас что-то необычное. Поэтому он, поежившись, нажал на левый глаз, особо не скрываясь. Да и что в этом жесте такого особенного – ну попала человеку соринка в глаз. Тем более, что всеобщим вниманием сейчас завладел чтец.

Каждый раз Любин с невольным содроганием ждал момента, когда его голову заполнит холодный разум Повелителя. Вот и сейчас он внутренне затрепетал, когда в черепе стало вдвое тесней. Но Повелитель не стал, как обычно, поносить последними словами своего верного раба, до сир пор не исполнившего поручения. Он внимательно вслушался в речь декламатора. Больше того – с его колдовской помощью и сам Любин стал понимать тщедушного парсийца.

С не меньшим, чем остальные, вниманием Узох (а вместе с ним и Любин) выслушал новую поэму Бензира, которую, быть может, когда-то назовут пророческим творением великого Фардоса. А может, великий предок маленького парса действительно говорил сейчас со своим народом его устами? Сидевший с ангельским личиком убийца поначалу воспринимал поэму как сказку, навеянную грозным очарованием стен древней Обители. Но когда Бензир, описывая богатый выкуп за Предводительницу, махнул на двух лошадей, со спин которых действительно свисали хурджины с тяжелым – как оказалось, золотым – грузом, Любин встрепенулся. Он даже начал прикидывать, как этим золотом завладеть.

А вот Узох сразу понял, что поэт описывает недавние события, увиденные им воочию. Его черное сердце замерло в предвкушении, когда Бензир описывал момент передачи Предводительницей герою талисмана с силой Фардоса. Сам Повелитель сейчас понял, что маленький поэт с громким голосом не все разглядел в этом таинстве; что кроме Фардоса при передаче присутствовал еще кто-то – не менее могучий.

В голове Любина вдруг прозвучал громовой возглас, перечеркнувший все его планы насчет золота:

– Это он! – в коротком слове Узох непонятным образом обозвал всех – и молодого охотника, и парсийского поэта Фардоса, и того, кто уже давно стоит в ряду светлых сил – в первом ряду, между прочим!

Это для Любина было совсем непонятно и он осторожно спросил:

– Кто он?

– Свет! – коротко ответил Узох, справедливо решив, что пугать верного прислужника силой, стоящей за спиной охотника, ни к чему, – человек, которого мы ищем. И которого ты должен был догнать и убить!

Впрочем, теперь Повелитель был даже рад, что его адепт был не столь проворен, как хотелось бы Узоху. Теперь тайны сразу двух великих героев древности могли раскрыться перед Повелителем. Узох, не переставая следить за витиеватой повестью Бензира, успел прочесть и замыслы Любина.

– Не вздумай связываться с парсами! Их золото от нас не уйдет! Когда Свет умрет, главное, что ты должен сделать – сохранить его талисман. Понятно? Талисман!

Любин опять испуганно вздрогнул, и тут же облегченно вздохнул, когда понял, что его снова окружают только парсы. Лишь одна мысль отравляла теперь его существование – слова Узоха о том, что золото будет «нашим».

Парсы, посидев еще в раздумьях у тлеющего костра, стали готовиться к ночлегу. Нажудин нашел взглядом незнакомца и увидел его уже спящим на голых камнях. Покачав головой, парс не стал будить уставшего путника, а лишь накрыл его теплым одеялом. Притворщик, равного которому подлунный мир рождал очень редко, даже в мыслях не поблагодарил Нажудина. Он терпеливо дожидался, когда стан затихнет.

Наутро племя не досчиталось одного из своих лучших скакунов. Еще совсем недавно азартные парсы кинулись бы вдогонку. Но теперь – когда в четырех хурджинах весело позвякивали золотые монеты, и когда все они были объединены одной целью – донести до остальных парсов радостную весть – Нажудин махнул рукой: «Пусть еще одному человеку будет хорошо!». Знал бы он, куда направил их коня Любин!

В тот же день парсы снялись с места, и направились кружным путем в родные степи – ведь тайный, короткий путь от Обители к обитаемым землям мастер Дамир показал только Свету. Они везли племенам богатый выкуп, и главное – добрую весть.

Любину, между тем не нужна была карта. Его вел лучший проводник, какого только можно было пожелать – тепло родной земли Света. Он часто сверялся с этим своеобразным поводырем – особенно там, где травы сменили голые камни, не оставлявшие на себе следов копыт. На следующий день он остановился у огромного корявого можжевельника, рядом с которым узелок, ставший совсем горячим, обжег ладонь сразу в двух местах. Немного покружив, он все-таки обнаружил вход в узкое ущелье, скорее расщелину – и тут же вызвал Повелителя.

Узох, по-видимому, был очень занят, потому что, выслушав короткий доклад адепта, он коротко приказал, за тысячи верст махнув рукой в сторону ущелья: «Проверь!».

Любин повернул направо. Как и Свет, он остановился в изумлении, когда его взору открылась долина травницы, стиснутая громадой гор, защищавших ее от злых ветров. Еще больше он удивился, когда навстречу ему из аккуратного домика с котом на руках вышла единственная женщина, которую он когда-то любил. Его мать.

– Глупец, – загремел в голове голос Повелителя, избавившегося, наконец, от неотложных дел, – какая мать!? Она же читает твои мысли! Эта женщина похожа на твою мать, как я на осла!

Повелитель внезапно умолк, и Любин понял почему – потому что Узох действительно был похож лицом на это трудолюбивое животное. Он постарался всеми силами похоронить эту мысль где-то подальше от головы – там, где Повелитель не сможет отыскать ее. Очевидно, это ему удалось не до конца, потому что сердце угрожающе заныло. Потому Любин и не заметил, что подошедшая старушка всмотрелась в его остановившиеся глаза. Она отшатнулась, когда увидела в этих очах бесконечную очередь убитых, замученных людей, а за ними – что-то совсем уже страшное… Так что руки Зохры быстрее разума сообразили, что надо делать – они с силой выпустили в благообразное лицо напротив живой смертоносный снаряд – Пушка. Они целили в горевший нечеловеческой злобой глаз Любина – тот, из которого на нее плеснуло черной магией.