Елена Ковалёва - Записки Школозавры. Книга 1. Серые, зелёные, оранжевый. Фантастико-социальный роман

Добрый вечер, дорогие читатели! С Вами снова я, Лиля Туба! Рука моя ещё в гипсе, врачи говорят, недели на три, но пальцы шевелятся. Можно в телефоне порыться и хоть немного попечатать. Печатаю указательным пальцем, рука уже почти не болит, но здесь, в изоляторе, за нами особый надзор – если увидят телефон, сразу заберут. Хорошо, что «Один человек» согласился помогать мне с романом. Я читала, как он продолжение 8 главы написал, мне понравилось. Он всё с моих слов записывал, по-моему, нормально получилось! Правда, он не написал, как мы в комнаты свои вернулись, постели в порядок привели, вещи на место убрали. За меня всё девчонки делали – рука сильно болела и раздулась, как подушка. Я сказала ночной, что во сне с кровати упала, та меня сразу в изолятор отправила. Там решили, что это перелом и гипсовым бинтом замотали. Сначала замочили бинт в тазике с тёплой водой, а потом вокруг руки намотали, так, что рука оказалась совершенно неподвижной – вся, кроме пальцев. «Один человек» сегодня меня в изоляторе навещал. Батяня тоже приходила – мы с ней на тайном языке переговорили, пока медсестра за обедом ходила. Я в палате лежу одна, в соседней палате лежит Филиппок, он второклассник, но я с ним дружу. У него приступ был, так его сюда воспитка на руках притащила – испугалась! Его корёжило всего, ноги подламывались, он ходить не мог. А всё это из-за таблеток, которые некоторым детям на ночь дают, чтобы они спокойней были. Тут такое часто случается. Старшие дети научились таблетки прятать – кто во рту, кто между пальцами руки, когда медсестра таблетки в ладошку сыплет. Самая опасная таблетка – голубенькая такая с буковкой «s» посередине. Всё, заканчиваются писать, медсестра по коридору идёт, я её по каблукам узнаю. Продолжение главы снова будет писать «Один человек» – я ему успела рассказать всё, что случилось после того, как мы вернулись в интернат, и то, о чём мы с девчонками говорили про совещание в конференц-зале.

*

Читатели уже знают, что во время ночного приключения Лиля сломала руку, причём, не тогда, когда спускалась впервые в жизни по простыням с третьего этажа, а тогда, когда неудачно упала, заглядывая в окно конференц-зала, расположенное на первом этаже интерната. Проведя ночь в холле второго этажа, путешественницы Батяня, Катюха и Лиля, как и предполагали, без труда пробрались на свой этаж, дождавшись, когда ночная открыла дверь. Не смотря на множество происшествий, интернат существовал в своём обычном режиме уже более десяти лет. Всё здесь было хорошо организовано, начиная с закрытой на ключ двери центрального входа, которую открывали персоналу по звонку. Дети, признанные комиссией из трех специалистов смежных областей, умственно отсталыми, не имели права выходить из здания школы без сопровождения воспитателя или медсестры и обязаны были передвигаться по зданию школы бесшумным строем, а если предстоял выход на улицу, это требовало специального разрешения завуча или директора, в связи с чем, некоторые воспитатели, чтобы избежать лишних формальностей, вовсе не водили детей на прогулку.

Медсестра обычно сопровождала детей на обследование в городские поликлиники, а воспитатель – на церковные службы, экскурсии и просто на территорию школы. За каждой группой, как в детском саду, была закреплена территория с огородом и зоной отдыха. Дети, прожившие в «закрытой школе» много лет, находили лазейки, правда, не всегда безопасные, для того, чтобы хоть ненадолго почувствовать вкус свободы. Как раз это желание и привело трёх девочек Лилю, Катюху и Батяню к тому, что они стали случайными свидетелями ночного заседания в школьном конференц-зале. Участниками заседания были двенадцать незнакомцев и новая директор школы, которую дети между собой называли Зелёной Палочкой за то, что она наказывала воспитанников за мелкие прегрешения указкой зелёного цвета.

Девочки заметили, что все незнакомцы были мужчинами, все были одеты в одинаковые серые костюмы и, вообще, странным образом были похожи друг на друга, как братья. Они сидели за длинным столом, за которым обычно проводились школьные планёрки и педсоветы, и перед каждым из них на столе лежали папки с какими-то документами. Они листали эти папки, разговаривая между собой и с директором, но о чём – услышать было невозможно и не только потому, что окна были закрыты, но и потому, что из окон звучала музыка, которой как бы и не было. Она звучала, но было совершенно не понятно, откуда и почему. Это была весёлая популярная музыка, которую обычно называют попсой. Кроме этого, из окон доносились обрывки разговоров и смех, как продолжение банкета, который проходил в конференц-зале с самого утра, но который как-то неожиданно закончился, а звук от него всё ещё раздавался из окон, за которыми теперь происходило нечто совершенно другое и, по-видимому, секретное.

Вчера в изоляторе меня навестил Нифигенич, а Батяню с Катюхой медсестра ко мне в палату не пустила. Остаётся в одиночку ломать голову, что за тайну хранит Зелёная Палочка. Конечно, ночные посетители могут оказаться усыновителями, спонсорами или деловыми партнёрами… Но почему заседание проходило ночью?! А если, правда, инопланетяне? Почему тогда без скафандров?.. Мысли в голове путались и заходили в тупик. Нифигенич немного отвлёк меня от этих мыслей. Принёс мне две конфеты (рафаэллки!) и книжку из своей библиотеки.

– Привет, Школозавра! – сказал он бодрым голосом. Вот, книжку тебе принес – читай: история твоей семьи!

Книжка была старая и несколько потрёпанная.

– Н. Некрасов «Русские женщины», – прочитала я надпись на обложке.

Полистала книжку. Это была поэма в стихах. Я не люблю читать стихи, если честно, но Нифигенича расстраивать не стала и, положив книжку на тумбочку, сказала, что обязательно почитаю.

– Тебе, Лиля, надо бы брать пример с этих женщин. Вполне возможно, что ты, действительно, потомок декабристов.

– Да знаю я, бабушка нам с сестрой рассказывала.

– А что она вам рассказывала?

– Что мы – потомки дворянского рода.

– Ты можешь мне рассказать? – спросил Нифигенич.

Не знаю, почему Нифигеничу это было интересно. Я помнила бабушкин рассказ, конечно, и фотографии своих предков в её альбоме видела. Но что это меняет? С бабушкой и дедушкой мы жить не можем, потому, что они не справляются. У папы другая семья, он во Владивостоке теперь живёт и к нам, в Сибирь, редко приезжает. Когда мама умерла, всё рухнуло в нашей с Лизкой жизни. А потом нас с сестрой разделили…

– Лиля, ты где? – спросил меня Нифигенич. Воспоминания?