Кима Мерзликина - Сестры Айнур. Дети Солнца и Луны. Изабель

– Слушай, – Моник хотелось заинтересовать подругу. – Это один из павильонов Монктонского университета. Он включает в себя целую художественную галерею! Интересная и разнообразная коллекция артефактов, отражающих культуру франко-акадцев от 1604 до настоящего времени. Здесь вы можете увидеть оригинальный франко-акадский флаг и многое другое. Ну, как? Я молодец? – Моник довольно выпрямилась.

Изабель пару секунд обдумывала предложение. Тогда Моник продолжила.

– Музей насчитывает более 35 000 объектов в своей коллекции, связанной с…

Иззи, в конечном итоге, сдалась.

– Ладно. Мы едем. Только перестань!

– Да! – Моник хотела было наклониться через весь стол и обнять подругу, но вовремя вспомнила, что на столе все еще стоит ее недопитый кофе. Она лишь победно посмотрела на неё и снова обратилась к планшету.

– Когда выдвигаемся?

– В эти выходные.

– Как? – удивилась девушка. – Уже?

– Да. Он работает целый год, но нам, чем раньше, тем лучше, верно? – Моник исподлобья посмотрела на Изабель.

– Верно, – вздохнула девушка. – Тогда посмотри билеты и в театр.

Когда девушки вышли из кафе, было пять часов вечера. Поспешно вспомнив о данном матери обещании забрать брата в пять тридцать, Моник живо поторопила подругу. Закончив с делами, Изабель направилась домой.

Их дом находился на Камерон Стрит 18 18 Cameron Street . Ухоженная улочка тянула по своей длине частные дома разных цветов и форм. Дом, который искала Иззи был двухэтажный, дымчато-розового цвета, с, оттеняющий фасад, серо-черной крышей, с большим крыльцом, верандой и парковкой на три машины. Без труда найдя нужный дом, Изабель нахмурилась: розовый Киа был припаркован на своем месте, так же как и Опель «Зафира» 19 19 Opel Zafira цвета серого металлика. Значит, и сестра и отец были дома. Девушка припарковалась на свое привычное место и вышла из машины. Подойдя к двери, она оглянулась – ей почему-то казалось, что тот парень из кафе все еще мог следить за ней. Но не найдя никаких признаков слежки, или присутствия на улице маньяка-убийцы, она зашла в дом.

– Salut 20 20 Привет! ( франц .) ! – все, что сказала она, войдя в дом, и тут же вскарабкалась по лестнице вверх, в свою комнату.

По дороге Иззиуловила шипение на кухне. Значит, мама тоже дома и что-то готовит. Еще одна нерадостная новость – скоро ужин. А это значит, что нужно набраться терпения и прожить еще тридцать минут, не думая о своем остром на слова языке, что просто по определению было задачей не из легких. Особенно, в присутствии самых противоречивых людей в ее жизни – сестры и отца.

Эбби она не любила за то, что той все само прыгало в руки, а отца… Просто за то, что он ее отец. Натаниэль Айнур был представителем тех видов отцов, что любят одну дочь и недолюбливают вторую. Иззи трактовала это по-своему – она считала, что отец ее просто ненавидит. И на это были свои причины. Всегда, чтобы Изабель ни делала или говорила, она была не права и вела себя непристойно в глазах отца, пытаясь доказать свою точку зрения. Другое дело Эбби: дружелюбная, прилежная ученица, вежливая на слова и, что немало важно, во всем потакающая отцу. Она считала его философию правильной, не требующей оспаривания и возражений, за что, вероятно, Натан любил ее еще больше. Но Изабель была не из таких. Она привыкла высказывать свои мысли вслух, не заботясь о реакции окружающих или о том, как навредят им эти «правдивые», на первый взгляд, слова. Она ненавидела людей, которые говорили лишь то, что другие хотят от них услышать, и за счет этого устраивали свою жизнь.

Нет. Раз уж она решила идти сложным путем, так тому и быть. Нужно пережить какие-то там тридцать минут с семьей. Это не смертельно.

Почти.

Она еще не сказала родителям, что не выбирала в этом году французский, как предмет изучения. Значит, ужин будет не таким гладким. Иззи переоделась, привела себя в порядок, набралась мужества, выдохнула и спустилась вниз к ужину.

– Bonjour, papa. Bonjour, maman 21 21 Здравствуй, мама, здравствуй, папа… ( французский ) , – выдавила Изабель и уселась за стол, где уже собралась вся семья.

Она терпеть не могла говорить на французском языке. Даже в то время, когда они жили в США, в их доме звучала преимущественно французская речь. Сначала это было что-то вроде дани уважения предкам Габриэллы – матери близняшек, затем переросло и в вовсе безумное поклонение этой стране, чего никогда не понимала Иззи. Она могла свободно, ну, или почти свободно, разговаривать на обоих языках, но всегда отдавала предпочтение английскому. Ее младшая сестра-близнец предпочитала говорить на французском и говорила бегло, не хуже любого француза. Эбби была очарована этой страной и мечтала поступить в Монктонский Университет, а затем отправиться на стажировку во Францию. Что больше всего поражало Изабель, так это то, что Эбби понимала французскую речь, когда она сама не внимала ни слова. Она неустанно твердила, что «знать язык – это одно, а понимать его – совсем другое». Но с этим Изабель еще могла справиться: даже на вопросы сестры или матери, заданные на чуждом ей языке, она в отместку отвечала по-английски.

Настоящим испытанием для нее была каждая пятница: в их семье проходили французские вечера, когда мать и младшая из близняшек готовили французскую кухню, а за столом говорили о любви исключительно на языке любви, в эти дни никаких друзей чета Айнур не принимала. С этим Иззи справиться не могла. Либо ешь – либо сиди в комнате и голодай. Она бы без колебаний выбрала второе, но, все же, немного уважала отца и любила мать, что автоматически превращало пятницу в самый отвратный день недели.

В другие дни французская речь легко переходила в английскую, особенно, если дом принимал носителей одного из языков. Но это не слишком утешало девушку, привыкшую к хоть мизерной, но стабильности. А об этом она не могла и мечтать, пока, для начала, не закончит школу.

– Иззи, ты говоришь на французском? – просияла Габриэлла.

Ее голос звучал еще очаровательнее на языке Гюго и Мольера.

– Да. Сегодня да, – ответила Иззи, изо всех сил скрывая неприязнь.

– Что же тебя сподвигло на такую снисходительность? – скептически спросил Натан, исподлобья глядя на дочь.

Иззи с вызовом посмотрела на отца.

– Ничего. Я уже и привычкам своим изменить не могу?

– Иззи, старается искупить последствия своей глупой выходки, – мягко, но с высокомерием произнесла Эбби, отломала кусочек отсвоего шпината со сливками.

– Какой выходки? – Натан обратился к младшей из дочерей. Даже сейчас, когда он не был расположен к веселью, в его глазах читались любовь и преданность.

Пока Иззи успела сообразить, о чем именно талдычит ее сестра и что-то возразить, Эбби сказала за нее: