Сергей Рулёв - Звёздная паутина. Рассказы

Начальник лежал на полу в общей комнате. Возвышаясь над ним, весь какой-то сгорбленный, на скамье сидел, жуя папиросу, помощник. Стоящий рядом с ним Голубев посмотрел на вошедших отсутствующим взглядом и пожал плечами.

Помощник поднял голову.

– Положили?

Латышев кивнул головой, а Снегов ответил:

– Да, старшина.

Помощник криво усмехнулся.

– Придется вам, мужики, ещё раз сходить, – скрипнув зубами, он с ожесточением ткнул в ничем неповинную скамейку папиросой и матерно выругался.

Берясь за ноги начальника, Латышев подумал: «Уже второй».

13

Ужинали в полном молчании. Шарапов сидел в комнате начальника и опять курил. Две смерти в течение одного часа. Одна до ужаса странная, вторая до боли нелепая. Шарапов покосился на разбитую радиостанцию. Теперь их будут вызывать и, не получив ответа, забеспокоятся. Но не сильно. Хотя с катерами теперь не будут тянуть – это точно.

Шарапов затушил папиросу и закурил новую. Да, такого ЧП в бригаде, наверное, сроду не было. И ведь будут списывать на него, а при чём здесь он? Шарапов вздохнул. Что думать о себе? Каково сейчас вон тем пацанам, что сидят за столом и сосредоточенно стучат ложками, пытаясь делать вид, что ничего страшного на самом деле не произошло?

Шарапов вспомнил, как он сам служил срочную. Давненько это было. Условия у ребятишек теперь, конечно, получше будут, но зато и нагрузка побольше. Кто-то там косит на гражданке, а они, те, кто пошёл служить, тащат всё это и за себя и, как говорится, за того парня. Причём у каждого из них в душе сидит червячок и шепчет: почему они здесь, а кто-то нет? Такого в его время не было, так что ещё неизвестно, кому лучше – им сейчас или ему тогда. Времена меняются, люди те же, но вот их ценности тоже меняются со временем.

И вообще, что он думает об этом, когда у него, можно сказать на руках, теперь тринадцать человек. Надо думать о том, чтобы не было больше никаких ЧП, и чтобы все тринадцать вернулись с гарнизонки в роту. Мысли, как на войне.

«Тринадцать, – подумал Шарапов, – Не совсем счастливое число. Да плюс два трупа в леднике».

– Старшина, пора вести смену.

Шарапов обернулся на голос Голубева. «Парень спокоен. Молодец», – подумал Шарапов, выходя из комнаты начальника.

– Караул, строиться.

Ребята встали, образовав подобие шеренги.

– Так, – начал Шарапов, – Я думаю, что особо ничего объяснять никому не нужно. Значит сразу переходим к делу. Седьмой пост становится двухсменным, так что, Катышев, сейчас заступаешь ты.

Катышев зачем-то усмехнулся и кивнул головой.

– Четвёртый пост – Осокин, пятый – Латышев, шестой – Снегов. Одеваться, вооружаться. Голубев, останешься в карауле, я сам поведу смену.

– Хорошо, – старшина, – кивнул Голубев и буркнул остальным:

– Давайте быстрее, уже десять минут одиннадцатого.

Смена оделась, после чего Голубев выдал всем автоматы.

Шарапов взял свой, оглядел всех и сказал:

– Смена, на выход, – и сам пошёл первым.

Открыв дверь, он ощутил прохладное дыхание реки.

«Забыли включить свет на периметре», – подумал он, переступая порог.

Раздался сухой треск подломившейся доски ступени. Правая нога Шарапова неестественно подвернулась в ступне. Падая, он успел чертыхнуться. Навстречу виску с угрожающей скоростью надвигалась дверная скоба.

В голове Шарапова на мгновение взорвалось маленькое солнце и тут же погасло.

Навсегда.

14

В первый раз Смирнов поужинал вместе со всеми в общей комнате. Ему даже не пришло в голову есть у себя на кухне. Слишком сильная встряска: сначала Морин, потом начальник. Неужели так бывает?

«Бывает. Произошло ведь», – успокоил себя Смирнов.

Когда все поели, он подозвал Трохина.

– Троха, по-быстрому собери посуду, со стола вытри. В общем, сам знаешь.

Тот кивнул.

– Давай, Троха, – напутственно хлопнул он его по плечу и пошёл на кухню.

На плите выкипала литровая кружка с водой для чая. Поспешно снимая ее, он обжёг руку.

– Чёрт! – выругался Смирнов, потом, поглядев на кружку, растеряно подумал: «Ну вот, готовил для начальника, а начальника больше нет. Что ж, бывает и так».

Сунув обожженную руку в кастрюлю с холодной водой, Смирнов подумал, что неплохо бы начать готовить суп на завтрак. Вздохнув, он набрал полную двадцатку воды и поставил ее на плиту. Потом пододвинул на середину кухни маленькую кастрюльку с водой, поставил рядом табуретку и полез в нижний шкафчик за мешком с картошкой.

Картошка, как всегда, была наполовину гнилой. Откуда её берут такую, Смирнов пытался понять чуть ли не с первых дней службы в армии. В поварской учебке, куда его направили с КМБ, их не раз посылали на склад перебирать капусту, картошку и тому подобные фрукты-овощи. Так вот, на самом деле там и перебирать-то было нечего – всё наивысшего сорта. Поэтому загадка о том, откуда во всех армейских столовых берется такая гниль, до сих пор была для Смирнова неразрешима.

Ещё раз, чисто по инерции, подумав об этом, Смирнов вздохнул для порядку и сел на табуретку. Вытерев об штаны нож, он стал чистить картошку, ковыряясь в мешке в поисках более или менее целых клубней.

Начистив полкастрюли, он отложил в сторону нож и вытер о тряпку грязные руки. Сигареты лежали в кителе, висящем на крючке. Достав и закурив одну, Смирнов снова уселся на табуретку.

Из караула доносилось позвякивание. «Вооружаются на смену», – механически отметил про себя Смирнов и снова взял в руки нож.

В этот самый момент он понял, что что-то идёт не так. Рука сама сжала рукоятку ножа с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Смирнов широко раскрыл от изумления глаза. Сигарета выпала из разжавшихся губ и коротко пшикнула в кастрюле с чищенной картошкой.

Острие ножа смотрело точно в живот.

Рука сделала быстрый рывок, Смирнов глухо ойкнул, и с лезвия ножа в кастрюлю, рядом с плавающей сигаретой, упали тёмно-красные капельки крови.

15

Ноги Шарапова лежали за порогом, а голова покоилась в коридоре. Роковой удар о дужку щеколды затормозил падение и отбросил верхнюю часть туловища назад. Увидев тонкую струйку крови, текущую из небольшой в, общем-то, раны на виске, и уже образовавшую маленькую лужицу на полу, Катышев вдруг не выдержал и заорал:

– Что это?!! Что это, я хочу знать?!!

Продолжение этого вопля было настолько нецензурным, что Латышев невольно поморщился.

Осокин не стал морщиться. Он развернулся и со всей силы съездил Катышеву по зубам.

– Заткнись, – процедил он.

Катышев прижал ладонь к окровавленным губам и молча отошел в сторону. И тут же, словно из ниоткуда, возник Голубев и склонился над телом помощника. Нащупал на руке вену и замер.

– Пульса нет… Всё, – сказал он по окончании томительно долгой минуты молчания и встал.