Александр Серегин - Анх. Реальная история путешествия в потоке бессознательного

Возвращаясь к столику, Алекс остановился у барной стойки и, чуть наклонившись к бармену, сказал вполголоса:

– Уважаемый, я хотел бы поговорить с Симоной.

Оторвавшись от протирания стаканов, бармен тяжело глянул на Алекса, наклонил к нему своё грузное, похожее на медвежье тело и процедил сквозь зубы, обдав Сашу богатым ароматом плохо переваренной ракии и сильным болгарским акцентом:

– А я хотел бы станцевать с Моникой Беллуччи.

Алекс недовольно отшатнулся от медведеподобного бармена и чуть отвернул голову в сторону.

– А что, это проблема?

– Да. Венсан против.

– Вроде, ему уже всё равно.

– Ты у него спрашивал?

– Нет. Но я имел в виду, поговорить с Симоной – это проблема?

– Ты мне скажи, проблема это для тебя или нет, – трактирщик снова принялся за протирание стаканов, очевидно считая это своей основной и почётной обязанностью.

– Вы можете позвать Симону? – терпеливо и очень вкрадчиво повторил просьбу Алекс.

Бармен недоверчиво посмотрел на него, на секунду оторвавшись от своего занятия.

– Какую такую Симону, дорогой? У меня нет никакой Симоны.

– Официантка, которая принимала заказ у нашего столика – Симона.

– Ах, это! – бармен заметно повеселел и приветливо заулыбался в усы, отчего сделался похожим на добродушного моржа. – А я думал снова русский пришёл проституток требовать и «Тагил» кричать. Ушла твоя Симона. Она у меня не работает, приходила подругу подменять. Вроде она где-то недалеко живёт, выше в городе. Но, больше ничем не могу помочь. А что, понравилась?

– Да так, – Алекс пожал плечами. – Не понял пока.

Он повернулся в сторону столика, где Мартин, оживлённо жестикулируя, что-то объяснял девушкам. Алекс прислушался. До него донёсся недовольный бас болгарина:

– А я считаю, что интересоваться чужим достатком неприлично.

– Почему это неприлично? Детьми, здоровьем, семьёй – прилично, а достатком – нет? – Ксюша состроила невинное выражение на лице и отхлебнула шампанского.

– Потому что кошелёк человека – это очень интимное место. Образно говоря, заглядывать в него – это то же самое, что подглядывать за человеком в уборной или ещё хуже, когда он на приёме у проктолога.

– Чем же это у проктолога хуже? – полюбопытствовал Макс.

– А у проктолога становится наглядным не только содержимое… м-м-м… кошелька, но и то, как это содержимое туда попало, – Мартин многозначительно поднял указательный палец вверх.

– Мне кажется, что в наше время неприлично лишь не иметь этого содержимого, – с вызовом заметила Ольга. – А интимные вопросы как раз-таки лучше выяснять при знакомстве – меньше разочарований будет потом.

– В таком случае, девушки, во избежание последующих разочарований я тоже хочу задать вам интимный вопрос, – болгарин хитро прищурился и постучал пальцем по столику. Не видя возражений, Мартин продолжил. – Приемлем ли для вас оральный и анальный секс?

– Одновременно? – уточнила Анжела.

Ольга вспыхнула и ткнула подругу локтем в бок, та пожала плечами, словно говоря: «А что я такого сказала?». Ксюша с негодованием посмотрела на Мартина:

– Что это за вопросы? Должны же быть какие-то рамки приличия!

– Ну так и я о том же, – довольный произведённым эффектом болгарин широко улыбался.

Макс укоризненно посмотрел на товарища и, как бы ненарочно, придвинулся поближе к Ксюше.

– Всё-таки вопрос о достатке, на мой взгляд, не так неприличен, как твой.

Алекс поморщился. Он давно уже привык считать, что все моральные ценности Макса умещаются в двух рубаях Хайяма. Тех, что о вине и о девах. Также давно не удивляла Алекса и способность его друга подбирать точку зрения, словно туфли или костюм, не по убеждениям и даже не по моде, а ту, в которой он лучше смотрится. Гибкость Максима позволяла ему, не имея своего взгляда на вопрос, ловко и легко жонглировать чужими мнениями. Он принадлежал к тому типу людей, которые, посмотрев кино или прочитав книгу, спешат ознакомиться с рецензиями или другим образом обращаются к мнению окружающих, чтобы определиться со своим. Часто им даже читать или смотреть ничего не надо, достаточно лишь общего или оригинального мнения о предмете. И Макс легко выдавал чужие мысли за свои. Так легко, что тут же начинал верить в них и сам.

Алекс понимал, что блеск чешуи для Максима важнее внутренней чистоты. Как сказал Толстой, Макс был один из тех людей, которые могут быть очень приятными, если их принимать за то, чем они хотят казаться. Но с Алексом Максим бывал другим, может, поэтому они и дружили.

Алекс вдруг почувствовал, что ему не хочется возвращаться за столик. Оттягивая момент, он повернулся к стойке и вздрогнул от отвращения. Там, в луже какой-то липкой субстанции сидели две жирные навозные мухи. Они внимательно изучали Алекса сетчатыми глазами, поблескивая в лучах солнца переливающимися зелёными спинами. При этом более жирная муха, уперевшись передними лапками в затылок другой, цинично имела её сзади, а та, нервно перебирая конечностями, казалось, изо всех сил пыталась угодить первой. Они занимались своим нехитрым делом и презрительно и брезгливо глядели на Алекса, словно спрашивая: «Чем ты занят? Разве ты не видишь, что эта липкая тёплая грязь, да ещё возможность поиметь в ней близкого – единственное, ради чего стоит жить? Неужели все твои занятия и интересы стоят возможности перекатывать в лапках эту вязкую субстанцию, которая правит миром?»

Алекс снова вздрогнул, теперь уже от этих своих мыслей. Вот он уже и мысли мух читает! Удивляясь наваждению и стараясь не привлекать к себе внимания товарищей, он прошёл к дальнему краю террассы, чувствуя на своей спине изучающие взгляды оставшихся на стойке мух, а затем быстро вышел на залитую солнцем улицу и свернул за угол. Пройдя до конца по узкой обрамлённой густой зеленью улочке и выйдя на Т-образный перекрёсток, Алекс огляделся. Слева за черепичными крышами отелей и новеньких жилых комплексов синело море, плавно переходящее в ясное голубое небо. Направо, в гору, извиваясь, убегала мощёная булыжником дорога, зажатая между нестройными рядами двух- и трёхэтажных домиков, над которыми вдали возвышался поросший ельником холм. Немного подумав, Алекс свернул направо.

Он шёл по улице, разглядывая причудливую архитектуру южного городка. Домики, как грибы, громоздились один над другим, то соединяясь в неровную зубчатую стену сказочного замка, то рассыпаясь среди деревьев отдельными строениями. В лабиринтах дворов лаяли собаки, играли дети, а под окнами домов на скамейках сетовали на жизнь неизменные старушки. По мере того, как Алекс поднимался, дома стояли всё реже, и всё чаще стали попадаться огородные и садовые участки. А вскоре дорога превратилась в тропинку, которая, попетляв между деревьями и редкими, обнесёнными чахлыми заборчиками хозяйственными постройками, неожиданно закончилась у края леса. Дальше вверх уходил крутой склон холма, довольно неудобный для подъёма. Осмотревшись, Алекс заметил чуть правее среди елей русло высохшего горного ручья, дно которого обнажало пласты породы. Эти пласты, вымытые когда-то бежавшей здесь водой, представляли собой ступени разной ширины и высоты. Подойдя ближе и зачем-то попробовав ногой на прочность нижний каменный выступ, Саша посмотрел вверх. Ручей поднимался до самой макушки холма. Оглянувшись на оставшийся внизу городок, Алекс улыбнулся и стал карабкаться вверх, напевая под нос старую армейскую песенку.