Александр Серегин - Анх. Реальная история путешествия в потоке бессознательного

Когда он добрался до вершины, его рубашка была насквозь мокрой от пота, а душа ликовала, переживая радость победы и чувство единения с природой. Алекс повалился на спину и его взгляд окунулся в чистое, без единого облачка, июньское небо. «Так бы пролежать всю жизнь», – подумал он, ни о чём не беспокоясь и не ища в этой жизни больших радостей, чем свежесть лёгкого ветерка, запах еловых веток, да тепло солнечных лучей. Но спустя несколько минут перспектива лежать здесь вечно стала казаться однообразной и скучной. Поднявшись на ноги, Алекс повертел головой, думая, куда двигаться дальше, как вдруг заметил вдали проглядывающую за толстыми стволами деревьев бревенчатую стену какого-то строения. Подойдя ближе, он увидел стоящий на широкой поляне двухэтажный терем с розовыми ставнями и голубыми панелями у крыши. Ступени крыльца обрамляли резные перила, над которыми возвышался досчатый навес. Терем выглядел далеко не новым, но ухоженным и каким-то уютным. Во дворе за домом виднелся крытый колодец с воротом и поленница под навесом. Во всём этом ощущалось что-то сказочное, нереальное.

Алекс поднялся по ступеням крыльца и постучал в тяжёлую деревянную дверь с кованой чёрной ручкой.

– Заходи, мил человек! – донеслось из дома.

Алекс открыл дверь и шагнул внутрь. Прямо от входа начинался длинный полутёмный коридор, направо от которого уходили ряды высоких стеллажей, доверху заставленных книгами. Слева была изогнутая лестница с перилами, ведущая на второй этаж, где виднелись такие же стеллажи. Узкий грязно-зелёного цвета ковёр с двойными жёлтыми полосами по краям тянулся по коридору, упираясь в конце в массивный дубовый стол с толстыми резными ножками. Настольная лампа с зелёным абажуром освещала сидящего за столом человека. Это был маленький старичок с взлохмаченными волосами, убранными назад и седой бородой типа old dutch. На его слегка задранном вверх носу красовались огромные очки в роговой оправе, сквозь которые он, хитро щурясь, разглядывал гостя. На нём был надет красный с большими золотыми пуговицами халат, из-под которого выглядывала майка в широкую чёрно-белую полоску. Своим видом он сильно напоминал скандинавского гнома, отчего у Алекса в памяти всплыли строчки из детского стишка:

Гном вернулся —

Дома нет.

Дом вернулся —

Гнома нет.

Дома нет,

И гнома нет,

И в лесу затерян след.

Старичок нетерпеливо заёрзал на стуле, помахал Алексу и поманил его пальцем.

– Ну, что топчешься у двери? Проходи, коль пришёл.

Алекс сделал несколько неуверенных шагов в сторону стола и спросил:

– Простите, а что это за заведение? Библиотека?

– Библиотека, да. Имени Даши-Доржо Итигэловы. А ты, мил человек, куда попасть-то хотел?

– Да никуда, вообще-то. Я случайно здесь… Хотя совпадение интересное – я как раз хотел кое о чём почитать.

– Тьфу, ты! Сектант, что ли? – старичок разочарованно развёл руками. – Это что за секта-то такая, а?

– Почему? – от неожиданности Алекс не сразу нашёл что ответить. – С чего Вы взяли?

– Ну, так, а кто тут в случайности да в совпадения верит? Вот ведь где ересь, тьфу!

– Да почему ересь-то? – Саша почувствовал нарастающее раздражение.

– Да потому, что ересь. Ты не кипятись, присядь вон, – гномоподобный старик кивнул в сторону стоящего недалеко от стола небольшого кресла. – Тебя как звать-то?

– Александр, – Сказал Алекс, устраиваясь в кресле.

– Меня можешь звать Гершоном Моисеевичем. Так ты говоришь, случайность?

Саша промолчал.

– Вот, молчишь. А почему?

– Да потому, что не хочу, чтоб вы, Гершон Моисеевич, снова плеваться начали, – недовольно заметил Алекс.

– Стало быть, причина есть, так? – старичок выжидающе посмотрел на собеседника.

– Так.

– А если есть причина, то у неё обязательно должно быть следствие, так?

– Ну, так.

– А это следствие само по себе является причиной чего-то ещё, ещё одного следствия, так?

– Ну, в принципе, да. К чему Вы клоните?

– А я к тому клоню, – Гершон Моисеевич наклонился вперёд, словно от этого его слова должны были стать более убедительными, – что если у каждого следствия есть своя причина, а у каждой причины – своё следствие, то среди всей этой обусловленности нет решительно никакого места для так называемых случайностей. А стало быть, вера в таковые есть не что иное, как ересь несусветная.

Алексу вдруг показалось, что сложившаяся ситуация невероятно нереальна: в одинокой библиотеке на холме, куда он взобрался по руслу высохшего ручья, дворф-еврей читает ему нравоучения о детерминированности всего сущего. Ситуация была до того абсурдной, что ему вдруг захотелось узнать, во что это может вылиться. Он поудобнее устроился в кресле и, закинув ногу на ногу, спросил:

– Хорошо, допустим, я согласен на счёт ереси. Но в таком случае, что было в самом начале? С чего всё началось?

Алекс захотел поставить самодовольного выскочку в неудобное положение, когда на любое его утверждение о первопричине, можно было бы использовать его же логику, заявив, что причина сама по себе неизбежно является и следствием чего-то. В таком случае Гершону Моисеевичу придётся либо признать, что он сам не знает, как эта взаимообусловленность устроена, либо согласиться, что существует что-то изначальное, что, являясь первопричиной, само причины не имеет. Проще говоря, Алекс решил загнать собеседника в угол, заставив отвечать на неразрешимый вопрос о яйце и курице.

Старичок откинулся на спинку кресла и сказал просто:

– Ни с чего. Не было никакого начала.

К такому ответу Алекс не был готов. Он растерянно потёр лоб и почему-то шепотом спросил:

– Как? А что было?

– Бесконечность. И не была, а есть. Есть бесконечная череда причин и следствий, которые упираются друг в друга и в себя самих. Это происходит всегда, вечно. А значит, никогда не начиналось, так как это «вечно» не имеет времени. Ведь отсчёт времени должен когда-то начинаться, а «всегда» было всегда. То есть, есть всегда. Можно даже сказать, что «всегда» есть никогда.

Алекс задумался на минуту, но потом его лицо прояснилось. Он взглянул на старичка, словно взвешивал все «за» и «против», а затем сказал:

– Но, если вы правы, выходит, что всё предопределено. Так?

Гершон Моисеевич кивнул.

– Тогда получается, что в этом мире нет свободы воли, а есть одна жёсткая необходимость. Так?

– Нет, не так.

– А как? Ведь в бесконечной череде причин и следствий для свободы воли нет места, – Саша развёл руками, показывая, что места действительно нет.

– В череде, может, и нет, а в мире есть, – старичок снял с носа очки и протёр стёкла уголком халата.

– Не потрудитесь ли объяснить? – в голосе Александра проступили язвительные нотки.