Игорь Уваров - Древняя книга. Преображение уже началось

Это чудесное изваяние запало в сердце юноше. «О, девушка моей мечты, я должен найти её среди людей», – мечтал он. Всю зиму простояла снежная статуя на том нагорье, и никто не коснулся её. А весной Данкан встретил девушку, по имени Шаванна. Её лицо. Это было точно такое же лицо, которое он слепил там, на холме близ Зокана. Данкан водил её в те горы, но там ничего не было. Толи льдышка, не выдержав весенних лучей солнца, растаяла, толи ожила девушка и обратилась Шаванной, никто не знает. Об этом многие народы слагают песни и мифы, но никто не знает всей правды. Когда-нибудь всё узнается.

Данкан отвёл Шаванну в свою семью. Они поженились и жили счастливо, оставив после себя много детей. Одним из которых был Варак – самый искусный мастер тех времён. Ещё Летопись сохранила имена их дочерей: Гилтеки, которая была великим лекарем, знаменитым на много миль вокруг, и Хобитны, не совсем обычной девочки.

Странным был конец у этой истории. Будто бы не умерли Шаванна и Данкан – исчезли, а там, где был их дом, забил минеральный ручей.

Но это случится позже, а пока Натан и Лантана никак не могут открыться друг другу и признаться в любви. Натан-романтик сочинил прекрасное стихотворение – оду для Лантаны, но хранил его в тайне. И случилось страшное для Натана, и прекрасное для развязки узла этой затянувшейся влюблённости – он выронил бумажку с одой в комнате Лантаны. Она заметила листок, подняла и, не читая, да она бы из-за особого рунного алфавита не смогла бы прочесть, отдала Натану.

– Что это? Скажите, пожалуйста, – поинтересовалась Лантана.

Натан покраснел, не зная, куда деться, хоть провалиться сквозь землю, но соврать любимой женщине он не мог:

– Это стих, я написал, – вскользь проговорил Натан.

– Прочитайте, интересно.

– Но… хорошо.

И Натан прочёл изумительные строки о любви, которые позже барды воспоют в своих песнях. Лантана, заворожённая чтением, таила надежду, что стихи для неё и вдруг спросила:

– Как чудесно, очень повезло той девушке или женщине. Такой мужчина так красиво говорит о своей любви. Скажите, кому вы их посвятили?

Отступать было некуда, сейчас или никогда, и Натан решился:

– Вам, милая Лантана, я люблю вас.

Не ожидавшая прямолинейности Лантана смутилась:

– Вы же серьёзно, дорогой Натан, – она его раньше так никогда не называла.

– По-моему, с такими вещами нельзя шутить, по крайней мере, себе я этого не позволяю.

– Значит, вы любите меня, так знайте, что и… и я вас тоже.

– О, милая Лантана, я и не смел надеяться. Вы же не из жалости это говорите?

– Как может хрупкая женщина жалеть сильного мужчину? Я никому такого никогда не говорила, только вам.

– Моя любимая, вы согласитесь разделить со мной дни, оставленные нам Богом.

– О, так неожиданно, сразу. Я, ой… согласна, кажется.

Они сыграли тихую свадьбу и зажили счастливо, у них родился сын, и дали имя они ему Дувержал.

После того, как исполнилось сыну десять лет, явился Натану странный старик, он называл себя вершителем судеб и призывал Натана отвести сына в земли Мории и убить его там.

– Ты должен выказать мне свою преданность, – говорил старик.

И Натан не смел отказаться от Клятвы Верности.

Опечаленный, никому не говоря ни слова, Натан разбудил Дувержала, и они пошли в Морию. В дороге им встретился тот же странный старик, которого про себя Дувержал прозвал Гурпачи, что означало на древнем наречии – «Кривое Ухо», так как одно ухо старика было повёрнуто горизонтально, параллельно земле.

– Идём же, я покажу где.

Дувержал ничего не понимал, Натан плёлся, как во сне. Они подошли к большому камню, напоминающему алтарь.

– Ложись туда, Дувержал, – командовал странный старик с перевёрнутым ухом.

– Я никогда не предам Бога, – сказал Натан, – но предать родную кровь я также никогда не посмею.

– Ах ты, безбожник, как посмел ты.

Наречённый Гурпачи старик потянулся костлявыми ручишками к сыну Натана. А тот убрал сына. В глазах старика сверкнула Молния Ярости, его волосы развивались на ветру, он походил на живое воплощение возмездия всем и вся. Казалось, он вырастает в гигантское чудовище. И внезапно между Натаном и Гурпачи вырос огненный столп, постепенно превращаясь в того Дедушку из леса. Старик Гурпачи исчез. Теперь только сердце Натана успокоилось, а Дувержал уснул.

– Кто приходил сюда, выдавая себя за Вас? – занервничал Натан.

Сияющий Дедушка приложил палец к губам, указывая на спящего Дувержала. Они возвращались в Валеран, Натан нёс на руках сына. И Божий посланник пояснил Натану, что произошло. Позже слова об этом появятся в записях Натана.

Через убийство сына Натан (и через него всё человечество) лишались способности исцеления природных созданий. Кроме того, были бы очернены земли Мории, где уже появились на свет прародители четырёх великих культур. Но то, кому это было нужно, осталось загадкой. И в книге об этом ни слова, и Натан не знал. С тех пор пошли по свету всякие лжепророки, разрушая у людей веру не только в человека, но и в торжество Добра.

Дувержал проснулся тем утром, ничего не помня, только седой клок волос появился в копне его кудрявой шевелюры.

В семье Натана и Лантаны ничего плохого больше не происходило. Они жили спокойно до своих последних дней. Бог больше не приходил к Натану. И ещё одно: книги, которым Натан посвятил всю свою жизнь, пропали, ходили слухи, что они сгорели в камине его дома, в одну из небывало холодных зим.

Минуло пятьдесят лет. Дувержал спал. Было видно, как под его веком вращается глазное яблоко. Он видел сон.

«Будто бы два быка одинакового окраса столкнулись лбами. И один, уличив момент, распорол рогами брюхо второго. И вдруг стадо коров и буйволов, стоящее на стороне хитрого быка-победителя, понеслось и смяло даже своего предводителя. А второе стало убегать, приминая траву, догоняющее стадо уже выкорчёвывало её. Вскоре, поле за полем, вся земля была истоптана, и ни малейшего живого клочка на ней не было. Схватились стада. И ярость сражалась против ненависти, хитрость против силы, жестокость против страха. Ни одной коровы не осталось в живых. Только один старый бык, в котором угадывались черты Дувержала, стоял посреди поля, недоумевая, и что-то стонуще мычал».

Но гораздо раньше, когда Дувержал был ещё мальчишкой, ему приснился другой сон. Это был страшный сон. Мальчишка проснулся и рассказал сон отцу: «Пап, послушай, я боюсь. Небо затянуло тучами, и ничего не было видно, солнце закрылось от нас. Были слышны голоса, но, говорю, ничего не было видно. Вскоре же молния осветила землю. Стало видно, как дядя ведёт мальчика на казнь, там стоял большой пень, а к нему прислонён топор. Рядом был странный худой старик, он был палачом, и все называли его Гурпачи. На его лице была страшная маска, но под ней было нечто более ужасающее. Я знаю это, и я рад, что не видел, как он снимает Маску Гурпачи, так называли маску. Никто не сказал, в чём виновен мальчик, его просто положили на пень, и палач уже занёс смертоносный топор. Он опускался. Вдруг молния потухла, стало опять темно, а я слышал этот звук, это был звук хрустнувшей шеи. И я проснулся. Пап, но тем мальчиком был я. А приведший его дядя – это… это был ты, пап», – мальчишка крепко прижался к отцу. Этот сон сбылся бы, но воля Всевышнего и выбор отца спасла Дувержала, вырвав из памяти те ужасные впечатления.