Павел Васильев - Вечна только тьма. Из пыли времен

Лита высвободила руку, бросаясь к отцу в объятия – от отца приятно пахло кожей доспеха, стальной нагрудник холодил лицо. Широкая мужская ладонь утонула в угольных волосах на затылке.

– Вам нужно уходить, – коротко бросил Деррис, притягивая Ранну.

Женщина уткнулась в плечо, тихо всхлипнув, слеза покатилась по узорной стали нагрудника; Деррис, отпустив дочь, коснулся влажной щеки. И Ранна прижалась к сильной, но такой теплой и нежной ладони, что, всю жизнь сжимая рукоять меча, ничуть не загрубела. Лазурные глаза блестели из-под черных волос.

– Не плачь, – шепнул он, и Ранна, стиснув зубы, кивнула.

Взгляд Литы следил, как соленая капля чертит дорожку на сверкающем металле. Огибает тисненого Змея, скатывается со лба Раэнсира ему в глазницу, задерживается на мгновение и срывается дальше, оставляя на щеке дракона влажный след.

Деррис опустился на колено, не обращая внимания на суету, и грохочущее содрогание дверей. Ладонь пригладила волосы дочери.

– Я обещал, что расскажу, откуда я всегда знаю, что ты поджидаешь? – ласково улыбнулся он, и глаза Литы мгновенно вспыхнули. Рука отца поднялась, указывая на Эйграмера. – Смотри. Смотри ему прямо в глаза. Я знаю, ты не боишься его.

Голова девочки повернулась – кровавые рубины мерцали в неровном свете факелов.

Лита вглядывалась изо всех сил, и появилось ощущение, что Крылатый Змей смотрит прямо на нее. Наклонилась в одну сторону, потом – в другую; взгляд Эйграмера следовал неотступно. Скользнула глазами по остальным драконам, и все наблюдали за девочкой немигающими, пристальными взорами – их совершенно не интересовало происходящее вокруг. Цвета разнились: огненный янтарь соседствовал с холодными аквамаринами, золотые цирконы хищно сияли рядом с нежными аметистами, небесные топазы светились чистотой, а в глубинах «туманного хрусталя» тонул взгляд. Они очаровывали и завораживали.

Но Лита не увидела ничего, что раскрыло бы тайну.

– Смотри внимательно, – шепнул на ухо хриплый голос. – Загляни в самую глубину.

Рубины Эйграмера не отрывались ни на мгновение. Брови Литы напряженно хмурились, она по обыкновению поджала губы. «Загляни в самую глубину», – звучало в голове. И Лита всматривалась; детский лобик морщился, на щеках проступили ямочки. Она дунула уголком рта, отгоняя непослушную прядь, падающую на глаза…

И увидела! Лицо просияло, губы растянулись в белоснежной улыбке.

– Ты жульничал! – маленькая ладошка хлопнула отца по наплечнику.

Светясь радостью открытой тайны, она переводила взгляд с одного Крылатого Змея на другого. И на гранях сверкающих камней отражался весь тронный зал, каждый уголок! Драконы «видели» все! Не оставалось ни единого места способного укрыть от проницательного взора.

Взгляд девочки остановился на Айдомхаре – грани обсидианов тускло поблескивали. Крылатый Змей так же неустанно следил за ней с хмурым упрямством. Но единственное, что отражалось в глазах, затянутых тьмой – огненные всполохи факелов. И как бы Лита ни наклоняла голову, как бы ни отступала, лишь пламенеющий взор следовал за ней.

Деррис повернул голову.

– Он единственный, кто никогда тебя не выдавал.

– Он меня защищал, – убежденно пробормотала Лита.

…Двери содрогнулись от очередного удара, что сопровождал ужасающий рев и топот. Дерево надрывно застонало, но выдержало. Ранна вздрогнула, покосившись на стражей, в молчаливом ожидании замерших у входа, рука стиснула плечо мужа.

– Сохрани это, – Деррис протянул дочери кольцо, слабо искрящееся затейливым узором на серебрянных гранях.

Маленькая ладонь сжалась, и отец улыбнулся. Но улыбка получилась вымученной. Небесные топазы предательски блеснули, но скулы мгновенно напряглись, сжимая волю в кулак.

«Воин не просит слез по себе, не просит жалости. Он умирает, чтобы другие жили», – вспомнились девочке слова отца.

Лита вернула улыбку, и отец тронул за плечо, легонько подталкивая к матери.

– Краин, – негромко произнес он, и рядом мгновенно возник воин в серебристо-алом плаще. – Уведи их.

Ранна, не споря, подхватила дочь на руки и двинулась следом за воином в глубину зала, где находилась кухня и спуск в подвал, из которого расходились подземелья. Они смогут выбраться вдали от крепости и потом… А куда потом? Свободным Охотникам нет дороги на юг, их не примут ни Смертные, ни Перворожденные. Их земли здесь, и здесь – единственный дом… Но об этом не сейчас, не сейчас…

Толпа заметно поредела, но саму кухню еще наполняли женщины с детьми. Но, к удивлению Ранны, спускались они не в подземелья – под утопленным вглубь стены камином зиял провал, и каменные ступени уводили во тьму.

Столько лет они прожили в этом замке, найденном пустым в Потерянных землях у подножия Призрачных гор, а он до сих пор хранил тайны от новых хозяев. Даже Лита, обшарившая Хемингар вдоль и поперек, не подозревала, о существовании этого тайного хода.

Как давно Деррис нашел его? Почему ни разу не упомянул?

Ранна, прижимая к груди дочь, отмахнулась от несвоевременных мыслей. Лита же – напротив, отложила в памяти. Секреты они такие: откроешь один, и за ним потянутся еще. Сперва – драконы, а теперь вот – это…

Треск, крошащегося в щепу дерева, эхом прокатился по тронному залу, достиг кухни, и понесся по узкой лестнице, затихая в глубине. Женщины запричитали, поторапливая детей, многие – спешно подхватили отпрысков.

Прохладный воздух уколол Ранну сквозь тонкую ткань сорочки, в спину повеяло гарью. Она крепче прижала дочь, предпочитая не думать, что творится снаружи. Знакомый страх скользнул вдоль позвоночника… Казалось, воспоминания давно стерлись… Но память просыпается безжалостно, от нее не отмахнешься.

Они еще не перешагнули порог, когда дверь сорвалась с петель и с лязгом рухнула на каменный пол; яростный рев окатил леденящим ужасом. Женщина зажмурилась, но не обернулась, стараясь изо всех сил унять дрожь.

Воины во главе с Краином молча отгородили кухню, клостенхемская сталь в руках заискрилась морозным узором.

А Лита смотрела на Зверя через плечо матери, крепче стиснув кулачок с серебряным кольцом.

Зверь ростом превосходил бера, но узкая лобастая голова роднила с волками. Необъятная грудь выдавалась над впалым животом, и ребра легко угадывались под иссиня-черной шерстью. А широкие развитые плечи переходили в длинные бугристые лапы, что оканчивались когтями, способными разорвать кольчужный хауберк, как пергамент.

Он оскалился в зловещей ухмылке, обнажив молочно-белые клыки, и на подбородке серебром полыхнула лента; кольцо на шнурке вокруг шеи стрельнуло бликами. По клинку, сжатого в лапе «двуручника» с волнистым лезвием, струился багрянец.