Мария Ангелимова - В некотором царстве. Огненная пыль

– А ключ где?

– Отец его где-то прячет, мне пока не разрешает трогать. Боится, что сломаю.

Понимающе кивнув, мальчик подошел к огромной, во всю стену карте. На полотне горела золотой парчой Африка, поблескивала изумрудно-зеленая Евразия, испещренная синими бисерными нитями. Как назывались три других лоскута разноцветного бархата, Алик не знал. Ровно как и белоснежные россыпи ваты в верхней и нижней части карты.

– Тебя по ней учат?

– Будут скоро. Отец уже учителя из-за границы выписал, – обреченно вздохнула Забава.

– Что, не хочешь? Учиться ведь это здорово.

– Вот если мы с тобой вместе будем учиться, тогда да! – загорелись у нее глазенки.

– Вряд ли мне разрешат…

– Еще как разрешат, я у батюшки спрошу. А сейчас давай в шахматы сыграем?

– Ты разве умеешь?

– А то! Вот только все время забываю, кем и как ходить надо…

Суровое бородатое лицо мелькнуло в висевшем на стене круглом выпуклом зеркале. При виде детей, оживленно споривших над массивной шахматной доской, старик усмехнулся и сделал рукой жест, словно прогоняя отражение в водной глади. В тот же миг изображение в зеркале пропало, сменившись золоченым циферблатом с точеной стрелкой на отметке «Великая сушь».

Колесо телеги пронзительно скрипело. Надо бы смазать, но для этого нужно было сперва остановить лошадь, потом вытащить из-под рогожи бутыль с маслом, выйти, наклониться, чтобы смазать ось… А Балде было лень. Блаженно развалившись на мешках с мукой, он мурлыкал себе под нос, щурясь на пробивающееся сквозь листву солнце. А кобылка трусила не спеша по лесной дороге. Незаметно для себя Балда задремал. И то, день был жаркий, а медная копеечка, брошенная им у въезда в лес, гарантировала защиту Хозяина от притязаний разбойников и прочей нечисти. Скоро с телеги донесся раскатистый храп. Поводья выпали у Балды из рук и свободно волочились по земле. Никем не понукаемая, лошадь все замедляла шаг. Телега была нагружена по самое не балуй, не считая еще и хозяина, а трава по обочине была так заманчиво свежа и вкусна… Незаметно кобылка сошла с дороги и теперь тянула телегу по поросшим травой кочкам и ухабам. От тряски Балда и проснулся – как раз вовремя, чтобы успеть соскочить с угрожающе накренившейся телеги – колесо все-таки соскочило.

– Ах, ты ж!.. – вполголоса выругался он, когда колесо, прокатившись добрый десяток метров, благополучно плюхнулось в ручей.

– Видать, не понравилась Хозяину ржавая копейка. Пожадничал, а зря. Хорошо хоть в болото не завел, – бормотал он про себя, с трудом вытаскивая колесо на берег.

Холодные руки, облепленные ряской, вдруг ухватили его за щиколотку. Балда вскрикнул от неожиданности, на что в ответ раздалось довольное хихиканье. Из зарослей прибрежного камыша, из-под листьев купальниц, просто из воды, собираясь из фонтана сверкающих капель, к нему приближались полупрозрачные фигуры.

– Куда спешишь, добрый молодец? – тонкие бледные губы растянулись в улыбке, обнажив ряд жемчужно-белых зубов. Русалка, будто не замечая его отчаянных попыток вырваться, хладнокровно обвязывала корневище водяной лилии вокруг его ноги. Солнце алмазной пылью искрилось на ее обнаженной коже. Темные кудри волнами окутывали точеную фигурку, теряясь в прохладной глубине водоема.

– Знаешь поговорку: колесо в воду – дороги не будет!

– А ведь я его знаю! – вмешалась другая водяная. Это же тот самый, что чертей вокруг пальца обвел! Еще и бочку золота у них вытребовал!

– Ну, знаменитый ты наш, – стебель натянулся, вынудив Балду сделать шаг в воду. – От нас так просто не сбежишь.

Голова кружилась от русалочьих чар. Балда крепился изо всех сил, стараясь не смотреть на проплывающие как в тумане в лица, не слушать завораживающих речей. Боже упаси было произнести в ответ хоть слово – тогда бы путы из кувшинки превратились в самые настоящие цепи. И прощай жизнь молодецкая на долгие тридцать лет…

– Сгинь, нечисть! – крепкая рука ухватила вконец разомлевшего Балду за шиворот и с силой потащила наверх.

– Ишь, налетели на человека.

Русалки зло шипели, однако выйти из воды не осмелились. Сбившись в кучу, молча наблюдали, как незнакомый богатырь выволакивает их добычу на берег.

– Друг, ты как, жив?

– Живой вроде, – Балда с трудом приподнялся. Голова была словно после глубокого похмелья, даже не соображал толком, что вокруг него делается.

– Колесо мы твое обратно приладили, тебя самого от водяных спасли. Пожалуй, надобно дальше отправляться, а, Никита? – подошел к ним царский воевода.

– Да, задерживаться не стоит. Уж солнце к вечеру, а чудище мы так и не нашли.

– Что за чудище? – насторожился Балда.

– А ты что, не из местных? То-то я тебя не признал, – окинул его подозрительным взглядом Кожемяка.

– Не местный. Мельник я. Еду на ярмарку, муку продавать.

– Вовремя же ты собрался, – покачал головой воевода.

– Братцы, возьмите меня с собой, а? – с надеждой взмолился Балда.

– Что, струсил?

– Да нет, может, помогу чем. Силы, как говорится, лишней не бывает…

Балда демонстративно засучил рукав, но русалочьи чары еще не до конца выветрились, так что пошатнувшись, он неловко облокотился на телегу, отчего у нее отлетели сразу два колеса.

– Берем! – не сговариваясь, кивнули богатыри, обменявшись многозначительными взглядами.

… – Поговаривают, в северном лесу чудище объявилось, целое стадо овец уложило. Не слыхал?

– Отчего же, слыхал, – отозвался Орел-царевич, затягивая подпругу.

– Сельчане, конечно, сразу на тебя подумали.

– Что, не доверяешь?

– Обижаешь, брат.

Иван вскочил на коня, гикнул и поскакал в сторону луга. За ним, чуть помешкав, направился Орел-царевич.

– Я думал, ты только на коньке своем скачешь.

– Он у меня уже старенький, на нем в основном дочка моя катается. Да, к слову, о семье своей можешь не беспокоиться, перевози их к нам. Пусть Алик с Забавой познакомится. Кто знает, может, подружатся… – засмеялся Иван, подстегивая коня.

– Да говорю тебе, что за печкой кто-то плачет! – топнула ножкой Забава.

– Полно тебе выдумывать-то. Давай-ка лучше одевайся, и кататься пойдем, – урезонивала ее старая нянька. – Вот пойдешь неряхой нечесаной, конек тебя и испугается. Скажет, что за пугало огородное ко мне привели – да и убежит!

– Не убежит!

Девочка вырвалась и потащила няню за собой к печи.

– Тссс. Теперь слышишь?

Няня послушно наклонила голову, прислушалась. Показалось или нет, но из-за печки будто и вправду послышались чьи-то сдавленные рыдания и всхлипывания. А еще чуть различимое поскрипывание.

Прихватив кочергу, няня с опаской заглянула в темный простенок и ахнула. Худая полупрозрачная Плакальщица, сидела за своей прялкой, сгорбившись в три погибели, так что острые коленки почти касались ее длинного вытянутого носа. Слезы обильно текли у нее по щекам, и она без конца оттирала их насквозь промокшим рукавом.