Эльвира Суздальцева - Герой должен умереть

Но вот остались позади живописные и населенные места, и вокруг вместе с тьмой стала сгущаться тишина. Затихла ругань летучих мышей, не плескалась в реке рыба, не видно было больше странных существ, населявших подземелья.

– Как тебя зовут? – спросил Джер, когда молчание стало нестерпимым.

– Илайна, – отозвалась девушка.

Она подогнала лодку к каменному мысу. Джер, прихрамывая и проклиная больную ногу, выбрался на берег. Они оказались на большом плато, уходящем вдаль. Девушка взяла фонарь и первой направилась вперед. Босые ноги неслышно ступали по ровному камню. Джер ковылял, стараясь не отставать. И вдруг он увидел, что буквально в нескольких шагах впереди плато круто обрывается. Илайна остановилась, охотник взял у нее фонарь и осторожно подошел к самому краю обрыва.

Чернота, тьма темнее самой непроглядной ночи уходила вперед и вниз, вниз, вниз… У Джера, прославившегося храбростью на много поселений, подкосились колени. Абсолютная тишина царила в этом месте, страшная, давящая. Сколько ни протягивал Джер фонарь во тьму – чернота поглощала свет, и неустрашимый герой чувствовал себя беспомощным и никчемным перед величием этой бездны.

Илайна подошла и села на самый край обрыва, свесив ноги. У Джера, который никогда не боялся высоты, закружилась голова.

– Твои боги, – прошептала Илайна, обратив лицо к бездне. – Твои небесные боги – только раскрашенные куклы в сравнении с духами Сердца мира. Там, в глубине, живут те, кто был до творения мира, и останутся последними после его разрушения. Послушай, Стрелок, и ты услышишь…

Она протянула Джеру тонкую, облаченную в сияние руку, и охотник сел рядом с ней.

И из бездны вдруг послышался едва различимый, невыразимо печальный и нежный напев. Тихая-тихая песнь наполняла пространство, вплеталась во тьму, звенела, и древней магией была она наполнена, магией, что старше людей, солнц и мира, самой древностью, тьмой и основой бытия.

– Твои боги могут уничтожить друг друга, – шептала Илайна. – Твои солнца могут погибнуть и родятся новые светила. Все люди могут исчезнуть, затем возродиться снова. Но, покуда звучит песнь подземных духов, мир будет жить. И никто не сможет прекратить этого, ибо нет во всех мирах ничего сильнее Древности. Твои боги молоды и смертны, и они однажды уйдут, а мы останемся… И как ни станут биться небесные злодеи, они превратятся в прах, а миры будут стоять, покуда звучит внутри них подземная песнь. Твои боги смешны, если думают, что могут уничтожить сущность, внутри которой заложена вечная жизнь.

Джер молчал, придавленный открывшейся перед ним вечностью.

– А знаешь, Стрелок, – Илайна обернулась к нему, и глаза ее вспыхнули голубыми искрами, – когда мир погибнет? Однажды подземные духи выйдут из бездны на поверхность и запоют последнюю песнь бытия. Только тогда исчезнет этот мир из пространства для того, чтобы его место занял новый. До тех пор – все бессмысленно.

Охотник взглянул в глаза Илайны, в которых чудилась голубая бездна, подобная той черной, что окружала их со всех сторон. Он сжал кулаки и попытался вызвать в памяти все то, ради чего оставил родной дом, адский жар, борьбу за жизнь, верный лук, свою богиню…

Но все это меркло перед открывшимся безмолвным величием, он не мог удержать мыслей, и все, ради чего он существовал – любовь к жизни, преданность народу, готовность к подвигам – вытесняла бесконечная тьма и горящие колдовскими огнями глаза.

– Иди ко мне, Стрелок, – прошептала Илайна. – Все бессмысленно.

Все бессмысленно. Главное, что еще поют подземные духи, и таится жизнь внутри мира. И до тех пор, пока звучит песнь, ничего не случится. Алое Солнце может сжечь землю дотла – все равно возникнет новая жизнь, сильнее и лучше предыдущей. И что за дело до каких-то мелких людей, букашек на теле мира – будут новые люди, родятся новые букашки.

Главное, что звучит песнь подземных духов.

И еще губы Илайны – нежные и прохладные, как подземный родник на жарком закате.

Это случилось абсолютно неожиданно.

Прошла ночь, и люди уже готовились ко сну. Я сидела на входе в пещеру и разглядывала стремительно светлеющий горизонт, готовая в любой миг скрыться в прохладной глубине. Бьерг куда-то пропал.

Но этот восход не играл алыми красками, не заливал жаром скалы и пустошь перед ними. Цвета были мягкими, точно смазанными. И вдруг я поняла, отчего.

Небо скрыли тучи.

Я вскочила и опрометью кинулась вниз, где люди, оставив свои дела, собрались в толпу и все, как один, с надеждой глядели в низкое небо.

Тучи сгущались, тяжелые, фиолетовые, несущие радость.

Первая благодатная капля вырвалась на волю, ударилась о камешек и скользнула по моей щеке. Вторая дотронулась до губ. И мелкой дробью задрожали мясистые листки на лианах, капли путались в волосах, темными пятнами расплывались на одежде…

Я закрыла глаза, предоставив живительным струйкам змеиться по лицу.

Зашумел ветер, хлестнула по носу обломанная колючка. Я услышала за спиной шум, топот. Люди, успевшие устроиться на сон, выбегали из пещер, съезжали по скалистым склонам, падали на колени, загребали горстями мокнущую землю. Залаяли охотничьи собаки, детский смех взлетел ввысь, столкнулся с падающими каплями – и целый водопад обрушился на головы обезумевших от радости поселян.

– Дождь!

– Дождь!!!

– Радость дождю!!!

Звонко перекликались девушки, мальчишки не упускали возможности хорошенько потузить друг друга в лужах, грязные с головы до пят. Старый дед подставил морщинистое лицо небу и шептал что-то, приложив пальцы ко лбу.

Кто-то толкнул меня в плечо, потом схватили за руку, и я позволила увлечь себя в безумном, безудержно счастливом танце. Люди кричали, вопили, пели на разные лады, и все это сплеталось в странную, удивительно красивую, несмотря на абсолютную разобщенность, музыку. Это был гимн жизни, песнь свободы и надежды. Возглас «радость дождю!» слышался со всех сторон. Босые ноги утопали в земле, еще недавно сухой и потрескавшейся, теперь же превратившейся в грязь. Я вымокла насквозь, до нитки, до последнего волоса. Вдруг меня в грудь ударили тяжелые мягкие лапы, я поскользнулась и упала в грязь, молодой волкодав принялся радостно облизывать мне нос и щеки. Я не знала, смеюсь или плачу, я задыхалась влажным живительным воздухом, зажмурившись, ловила ртом струи ливня, упивалась счастьем людей, зашедшихся вокруг в диких плясках, и плясала с ними так, точно сама провела долгие годы, страдая от жары, и жила лишь ожиданием этих дождливых дней. Мелькнули в танце черные косы и яркий платок, Рина хохотала и веселилась со всеми, но я видела, как взгляд ее с затаенной тоской перебегает с одного селянина на другого…