Анна Райнова - Безымянный замок. Историческое фэнтези

Ларец?

Захваченный видениями рыцарь сбросил с себя плащ. Нет, так он не уснёт. Ну почему же воспоминания недавнего прошлого всякий раз будоражат душу, который день подряд без сна и отдыха? Эдак он никогда не достигнет заветной цели. При этой мысли Мечислав встрепенулся, приложился к фляге со сливовицей, сделал большой глоток и подхватился на ноги.

Поляна всё так же сияла призрачным светом, в котором он с лёгкостью разглядел среди сваленных тут же своих немногих пожитков переметную суму с заветным ларцом и, положив её под голову, лег подле медленно умиравшего костра. Тепло сливовицы разлилось по жилам, сердце разжалось, успокоилось, мысли обрели ясность и простоту, а затем и вовсе исчезли, наконец, перестав его мучить. Мечислав уснул, точно провалился в яму, на дне которой его ждало забвение.

Шкатулка укажет путь…

Пробуждение было внезапным. Мечислав буквально подскочил от влажного и тёплого прикосновения, слепо нашаривая меч, но сразу опустил руку. Это застоявшийся Серко лизнул ему лицо. Рыцарь поднялся, окружающая серость не позволяла определить местоположение дневного светила, но и так понятно – утро занялось давно, а значит, время для охоты упущено. Осталось только надеяться на вечерние ловушки: осмотрев их, Мечислав вздохнул – ничего. Ни по тропе никто не пробрался, да и на ветку не сел. Четыре штуки слишком мало, но у него веревок в обрез, придется отправляться на голодный желудок, рассчитывая на будущее, может по дороге спугнет кого. Или шкатулка… Мечислав бережно достал ее из переметной сумы. Воспоминания вновь всколыхнулись, но уже блеклые, утренние, проснувшийся разум с легкостью отогнал их нестройную толпу. Удо говорил ему… Как же все-таки странно все повернулось в тот злосчастный вечер.

Пальцы легли на резную крышку, приоткрывшуюся с негромким щелчком, изнутри полилось зеленоватое свечение. По рукам пробежалось тепло, словно их омыли в горячей воде. Мечислав вдохнул полной грудью и огляделся по сторонам. Свечение ларца изменилось, переместившись на северо-восток, он поглядел в непролазную чащобу, через которую ему придется продираться весь этот день, вздохнул, но покорствовал своему странному путеводителю. Шкатулка, как обещал Удо, укажет путь в Безымянный замок, оттуда она пришла, туда же обязана вернуться, а заодно сбережет от опасностей «почище любого распятия», усмехаясь разрезавшей надвое череп улыбкой, прибавил безухий карла, и даст сил, когда их совсем не останется, чтобы дойти до тех глухих мест.

В тот вечер, едва Мечислав пришел в себя, а князь Богдан наспех объяснил новику, кто он теперь такой и что должен делать, Удо подал ему шкатулку. Молодой человек устал удивляться, отупев от происходящего, он покорно слушал, старательно запоминая слова князя и безухого уродца, удивляясь про себя, сколь же разны меж собой эти два человека, и сколь нежданно схожи, словно от угла зрения, от одного только поворота головы различия стирались начисто. И под конец он не мог различать, какие именно наставления дает князь, а какие его безухий служка. Новоиспеченный рыцарь помотал головой, но наваждение не исчезло, напротив, лишь усилилось. Князь и уродец стояли подле и говорили, словно один человек на два голоса, покуда кто-то не потряс новика за плечо. Зрение прояснилось, князь в величии своем отделился от немчика и коротко повелел Мечиславу немедленно собираться и выезжать. Удо мелко закивал.

– Шкатулка укажет путь, мальчик, смотри в неё и поверяй себя ей, иначе… – то, как карла именовал его, раздражало Мечислава больше чем его безухий череп с намертво приклеившейся безобразной ухмылкой. На последнем слове карла замолк, но и без того все понятно.

– Север Мазовии от самых Остатнов небезопасен, как доберешься до последнего постоялого двора избегай торных шляхов. Лучше потерять день в бору, чем жизнь. – Кажется, эти слова принадлежали князю. Мечислав снова утратил различие и опять замотал головой. Удо подал ему плошку с зеленоватой жидкостью. Когда юноша выпил обжигающую горечь, немчик заботливо помассировал ему запястья. И, наконец, отпустил. Князь открыл новику дверь камеры и выпустил в коридор, приказав седлать лошадь, а в свои покои не ходить, сборами займется Удо. Мечислав вспомнил как карла крался мимо него из комнат Казимира, значит правда, зрение не обмануло. Его передернуло, но под суровым взглядом князя новообращённый рыцарь покорно отправился на задний двор: там все спали, включая и Серко.

Вскоре он уже мчался во весь опор по опустевшим улочкам Нарочи, сжимая в руке заветный образок и беспокойно оглядываясь по сторонам. Ни одно окно не зажглось, ни одна занавесь не дернулась, столица спала. Когда за спиной одинокого всадника с глухим скрежетом опустились городские ворота, тьма поглотила всадника и не отпускала до самого рассвета.

Три недели в пути, первая проскочила как один миг, подгоняемая страхом, болью, тревогами и жаждою скорейшего от всех них избавления. В Мазовии Мечислав нигде не останавливался подолгу, разве что перековать Серко да закупиться провизией и всем необходимым в дальнюю дорогу в Остатнах. Там же он потратил последние выданные князем серебряные денары – после поселения с этим говорящим названием постоялых дворов ему не встречалось. Да и шлях опустел, дважды встретив сожженные не то немцами, не то мазурами деревни, он предпочел сойти с торной дороги и пробираться лесом. Послушался настойчивых требований шкатулки, и вовремя – вскорости мимо него, незамеченного в густом подлеске, проследовали человек двадцать здоровых немецких лбов, хрипло каркающих друг другу, словно вороны, кликавшие неминучую беду.

Дорога вывела его на шлях лишь к полудню – туман понемногу рассеялся, тучи разошлись, обнажая сожженный верховым пожаром лес. Солнце хоть и не давало вожделенного тепла, но ласково улыбалось всаднику, путалось лучами в смоляных кудрях, гладило по щекам, подтопив заиндевелое сердце и отогнав прочь тёмные думы. Мечислав перестал глядеть на дорогу, повинуясь инстинктам белогривого коня. Ему вспомнились те счастливые дни, когда они с Казимиром встретились впервые.

Мечислав, ему тогда было тринадцать, получивший за плохое услужение серьёзную взбучку от Одера, забрался в сарай и затих, глотая солёную обиду. Там и нашел его, казавшийся таким недоступным и далёким наследник Богдана; выяснилось, княжич знает, что старший служка Одера спихнул на новенького собственную леность. Видел, как парня высекли у всех на виду для пущего наущения, а потому принёс ему в тряпице свежую ржаную лепёшку и чистой воды, добавив, что не потерпит несправедливости при дворе отца и уже рассказал дядьке правду, так что теперь высекут служку, а Мечиславу не надо больше прятаться. Больше того, он восхищён мужеством, с каким юный оруженосец выдержал постыдную экзекуцию. Мечислав, служивший всего-то второй месяц и оттого понукаемый, как и полагалось по первой, всеми подряд, слушая Казимира, накручивал на кулак скупые слёзы. Князя Богдана все еще не было в столице: мазовецкий поход затянулся, что только усиливало напряжение среди приближенных и челяди, все это выливалось самым печальным образом на поступившего в ученичество паренька.