Анна Райнова - Безымянный замок. Историческое фэнтези

Разговор с Казимиром показался ему непостижимой благодатью, а прохладная вода вкуснейшей на всем белом свете. Не смог Мечислав скрыть изумления и по поводу того, что вельможному княжичу, оказывается, есть до него дело. Отрок слушал голос Казимира, а сердце переполнялось теплом и благодарностью. Ах, если бы он мог вернуться в тот треклятый день, исправить ошибку, убившую названного брата, или получить единственную возможность вымолить прощение. Казимир бы понял, всегда понимал и видел больше других, верно потому Господь и поспешил забрать его к себе.

Он поднял глаза на небо, по которому гонимые ветром гуляли пушистые облачка, и точно брат и в правду глянул на него с небес, ощутил знакомый запах и огляделся. Серко выбрался на опушку. По обе стороны тропы, будто не замечая промозглой осени, на изумрудном травяном ковре белыми звёздами цвели ромашки. Это чудо? Ведь дальше, куда глаза глядят, простиралась желтовато-серая пустошь.

Мечислав спешился и бросился в траву ничком, полной грудью вдыхая милый сердцу аромат. Почудилось, что он обнимает княжну, зарывшись в тяжёлые золотистые кудри Иоанны. Захлебнувшись запретным счастьем, он пролежал так верно очень долго. Слушал, как сердце трепещет и замирает в груди, всё плотнее прижимаясь к волнующе теплой, точно хрупкое девичье тело, земле. В притороченной к седлу Серко дорожной суме, заставив замечтавшегося рыцаря вспомнить о данных обетах, призывно звякнула шкатулка. Мечислав нехотя поднялся, оглядевшись уж не увидел никаких ромашек, точно с глаз упала пелена. Поляна, где он лежал, давно пожухла от утренних заморозков. Однако, едва поднявшись в седло, новик почувствовал облегчение, точно сбросил с плеч тяжелый груз и двинулся дальше, нигде более не останавливаясь.

Заброшенный шлях теперь вёл среди пожелтелых пустошей и лугов, петлял меж холмами. О вожделенной охоте в этой пустыне пришлось забыть, ни звука, ни шороха, ни птичьего щебета – тугая беспросветная тишь, будто выкошенное огнём и мечом в этой некогда богатой местности вымерло всё до последнего гада. Холодный ветер всё усиливался, а к вечеру и вовсе пробрал до костей. Серко тяжело поднялся на пригорок. Дорога подходила к другой возвышенности, там показалась одинокое каменное строение, может местного шляхтича, и вроде бы обитаемое, – из трубы тихонько курился едва заметный дымок, только орлиное зрение Мечислава сумело распознать его среди поднимавшегося по колкам да низинам тумана. Деревенька, занимавшая склон холма подле господского дома, казалась уничтоженной прошедшимся пожаром, оставшиеся мужики да бабы либо бежали, либо жили в землянках или в самом строении под пристальным оком господина.

Вздохнув с некоторым облегчением, рыцарь подогнал коня и направился к жилищу. Если действовать осмотрительно может статься он сумеет если не раздобыть еды или пристанища, то кое-что разузнать. Еще в Остатнах он слышал, что некоторые шляхтичи остались жить у самой границы с Поморьем, а то и у моря, отряжая своих людей на добычу янтаря и сопровождение его ко дворам польских князей. На охране обозов с драгоценным камнем солью да провизией стояли и многие рыцари, не нашедшие себя в ратном деле и таким, не слишком достойным способом, добывавшие кусок хлеба. Скорее всего подобный отряд и устроил себе временное пристанище в этом гиблом краю.

Спешившись возле строения, на поверку оказавшегося простой сельской хатой с соломенной крышей, Мечислав тихо поднялся на крыльцо, хотел постучать, но дверь, тоскливо скрипнув, отворилась сама. В лицо пахнуло домашним теплом и запахом жареного мяса. Голова закружилась, к горлу подкатил пустой желудок, он шагнул вперёд в тёмные сени. Постоял там немного, прислушиваясь – в доме ни звука, точно жилище давно покинули последние обитатели. Пройдя через сени, Мечислав позвал хозяев – все та же тишина послужила ответом. Тогда он пнул дубовую дверь, легко отворившуюся перед незваным гостем, и оказался в просторной комнате, освещённой весело потрескивающим в углу очагом. Посередине широкого стола красовался поджаренными боками молочный поросёнок, рядом в миске выглядывала горка гречневой каши, тарелка зелени и пареной репы, а еще кувшин с пивом и четыре медных кружки. Только обитателей не было.

Мечислав сел на лавку, вслух извинившись за вторжение перед неведомым хозяином, отрезал себе кусок поросёнка, плеснул пива. Аппетитный сок потек по подбородку, когда он, торопливо совершив молитву, начал поглощать нежное мясо, заедая свежеиспечённым хлебом и кашей, вкус которых уж начал забывать и запивая всё терпким пивом, пока от поросёнка не остались лишь тщательно обглоданные кости. Сладкая истома разлилась по телу. Мечислав обтёр руки тряпицей и поднялся, чтобы подстелить на лавку мягкий плащ, всё лучше, чем на стылой земле под ветром да дождем.

– Ну что, пан рыцарь, хороша ли была трапеза? – послышался вдруг насмешливый голос.

– Хороша, добрый хозяин, да только жаль не вижу твоего лица, не сумею как следует отблагодарить за оказанную милость, – не растерявшись и изготовившись к любому продолжению, спокойно проговорил Мечислав.

– Что ж, если ты доволен, неплохо было бы и уплатить за еду и ночлег, тогда и тёплая постель для тебя сыщется, – на этих словах в противоположной стене отворилась незамеченная в полумраке дверца, что-то звякнуло, Мечислав увидел перед собой шута в изрядно вылинявшем одеянии и шапке с бубенцами. – Что скажешь?

– И сколько ж тебе полагается за постой? – невольно улыбнувшись, поинтересовался гость.

– Десять серебряников, – ухмыльнулся комедиант. – Надеюсь, для ясновельможного пана это сущие пустяки.

– Если бы они у меня были, с радостью, а так, придётся провести ночь под открытым небом. Благодарствую за обед.

– Ты съел поросёнка, выпил пиво, твой конь жуёт в сарае сено, а как платить – в кусты? – изобразив на изборождённом морщинами лице искреннее удивление, продолжил торговаться паяц.

– Высоко ты ценишь маленького худосочного поросёнка, – ощутив, как в спину уткнулось что-то холодное, и будто не заметив этого, парировал гость. Замер, удивленный вовсе не издевательством обирающего здесь путников шута, но предательством шкатулки, которой он столь бездумно поверялся все долгие дни пути. И ведь кому поверил – Удо, немецкому уродцу, приносящему одни несчастья, проклятому колдуну. Верно, теперь настало время платить за доверчивость. Стало быть и князь оказался подвластен неведомым чарам безухого карлы. От мысли этой Мечислав содрогнулся, и приготовился.

Последние серебряные монеты он неразумно истратил в Остатнах, а коли так задёшево жизнь свою он не продаст. Рука под плащом, снять который он так и не успел, потянулась к мечу. Мечислав, рассчитывая резкий поворот, медленно вдохнул, но вдруг, ослепив присутствующих, а в комнате находились ещё трое дюжих молодцов, ярко полыхнул очаг. За спиной чертыхнулись, острие меча дернулось, мгновением позже снова воткнувшись в щель меж пластин.