Анна Райнова - Безымянный замок. Историческое фэнтези

Но прежде чем верный слуга и помощник таинственного гостя, Кудор, сообщил рыночному музыканту о соблазнительном предложении служить его господину, показал тому небольшой резной ларец чёрного дерева и, дождавшись окончания песни, с вежливым поклоном передал в руки. Шкатулка тотчас раскрылась, словно менестрель нажал на скрытый механизм. Надеясь получить преференции от щедрого дарителя, молодой человек жадно заглянул внутрь и удивленно обратил взор на слугу – нутро оказалось пустым и тёмным, точно предрассветная тьма. Кудор расплылся в улыбке, обнажив крупные зубы, отнял ларец и шепнул музыканту на ухо, что богатый иноземец желал бы видеть его среди своей свиты и ежели ему угодно будет согласиться, пусть завтра же явится на когг – тогда шкатулка доверху наполнится золотом. Менестрель пристально оглядел невысокого крепыша с острым взглядом и черными, начавшими уж седеть волосами. Ведь именно Кудор, всем известно, шустрил по городу в поисках необходимых хозяину тайных вещиц и явных безделушек, равно как служил неусыпным стражем в те дни, когда купец соизволял ступить на набережную и отправиться в город. Вид у слуги столь щедрого господина был затрапезный, ровно всякий раз купец одаривал Кудора одной только милостью, да и сам служка последние дни как-то сжался, усох, верно, устал бегать по все новым и новым поручениям.

Молодой менестрель покачал головой. Ведь он свободен, точно утренний бриз, зарабатывает неплохо и не хочет служить одному хозяину. Хотя, истинная причина его нежелания раз и навсегда устроить свою жизнь под теплым крылышком богатого торговца крылась совсем в ином. И история эта была тем удивительней и невероятней, чем проще рассказывалась.

Анджей, именовавший себя в Купеческой гавани Муз ы кой, родился и вырос при княжеском дворе. Жил сиротой, не зная отца и матери. Маленького байстрюка из-за болезненности и внешней хилости отрядили поварёнком на кухню. Кухарки жалели задумчивого и рассеянного тихоню и потому тяжёлой работой его не нагружали, прощали леность и необязательность, а то и подкармливали вкусненьким. Даже когда хотели пожурить – стоило мальчику поднять на разозлённую повариху исполненные печалью глаза, вмиг утихала злоба, а сердце женщины переполнялось теплом и состраданием. Вместо оплеухи она ласково трепала сироту по затылку и уходила, пряча непокорную слезу. А после и вовсе перестали давать задания, все одно не выполнял, а если и делал то из рук вон плохо, вечно что-нибудь напутает, а кому на кухне мешанина нужна. Мальчик стал болтаться во дворе или на сеновале все долгие дни, напевая пришедшие на ум мелодии чистым, хрустальным голосом. Так красиво пел, что заслушивались все дворовые служки, а однажды, услышав, как для князя играет на лютне придворный шут Ком а , паренек запел так громко, что был услышан и после этого приставлен на обучение к придворному менестрелю.

Кома не был рад довеску, не имея ни желания, ни сил учить своему ремеслу. Хвороба беспрестанно выкручивала старого лицедея, давила сердце, боль редко надолго оставляла его, разве что после приема спорыньи, а потому, стоило ему снять наряд, как наигранная улыбка извечного балагура покидала лицо, он становился злобным и ворчливым супостатом, не терпящим малейшей провинности. Лишь добрая кружка пива или стакан сливовицы могли немного утишить пыл старика, но, зная об его слабом сердце, получать желаемое приходилось не часто. Зато Анджей оказывался под рукой, так что со временем шут пристрастился сгонять горечь обрыдшего существования на ученике. Бывало так отколотит, что и сесть больно и стоять невмоготу. Анджей люто ненавидел учителя, а изучив привычки шута, иной раз исхитрялся избегать трёпки. Впрочем, когда сердце не мучило тяжестью и испарина не холодила лоб старика, тот прилежно, в меру своего понимания музыки, занимался с вверенным ему байстрюком, стараясь вдолбить в вихрастый лоб Анджея основы техники игры – особенно тяжело пареньку давалась виола, но напором шута, его беспрерывными колотушками, да собственным упорством, юноша стал добрым музыкантом.

Вот только однажды поутру шута нашли в постели мёртвым. В причинах безвременной кончины старика никто разбираться не стал, о болезни знали на нее и списали внезапную смерть. Кома ушел под землю, сам не поняв причин поспешного упокоения, а ведь это ученик, доведенный до отчаяния свирепой взбучкой – за порванную струну – отыскал в лесу бледную поганку, выжал горький сок и подлил щедрому и до питья и до битья учителю в сливовицу, кою тот выпил, не поморщившись.

Ко времени избавления от учителя Анджей заметно вырос, раздался в плечах, похорошел лицом и выглядел записным красавцем. После похорон занял освободившееся место. Правда, шутовской колпак не надевал, зато песни исполнял с душой. Старый князь любил его слушать. Да и не только князь. Единственная дочь, Милолика, недавно овдовевшая и вернувшаяся под отчий кров, частенько звала музыканта в свои покои, развеять набежавшую грусть-тоску не то по супругу, коего и видела редко: попервой под венцом, а затем все чаще – провожая в очередной поход; а не то по нелегкой доле соломенной вдовушки. Вздыхала, и, попросив отложить виолу, подолгу вглядывалась в глубокие точно озера, голубые очи сладкопевца.

Не она одна; дворовые девки все до единой так же млели по ваганту, чьи вьющиеся золотые локоны волнами сбегали к широким плечам. Стоило ему глянуть на любую задумчивым взором, или удальски тряхнуть головой, девичье сердечко расплавлялось, становясь мягким и податливым, как воск у горящей свечки, а душа навеки попадала в руки блудливого краснопевца. Чем он и пользовался, попеременно заводя интрижки. Он мог долго нашептывать наивной девушке витиеватые признания в любви, но добившись своего, часто забывал о вчерашнем увлечении, обращая взоры на другую. Таким порядком через несколько лет при княжеском дворе бегали с десяток яснооких байстрюков разного возраста. Князь закрывал глаза на похождения своего менестреля – ведь только Анджей своими сказами да песнями умел развеять тоску уходящего во мрак бесконечной ночи владыки. Умиротворенный медовыми песнопениями, он потакал непотребство до тех самых пор, пока собственная дочь, считавшаяся бесплодной – ведь за шесть лет брака так и не принесла покойному мужу наследника – и проживавшая в замке сущей монашкой, не оказалась в позорном положении. Хуже того, последний конюшонок в замке знал, кто развлекал её игрой на виоле, а потому по двору поползли слушки один грязнее другого.

Когда же состояние Милолики стало столь очевидным, что его не смогли скрыть даже туго затянутые на располневшей талии куски материи, в судьбе Анджея случился крутой поворот. Разгневанный князь приказал бросить прежнего любимца в темницу, назначив тому позорную казнь – несчастного должны были распять на косом кресте посреди двора, а рядом привязать голодного пса, да хлестать собаку плеткой, чтобы тот в остервенении грыз бы порочному проходимцу промежность до тех самых пор, пока мерзавец не испустит дух.