Игорь Соловьев - Последние рыцари. Фантастическая сага «Миллениум». Книга 1. Том 2

Я не удержался и вздохнул; к счастью, никто, кажется, не обратил внимания. – И вот, только теперь я поняла и приняла себя… Приняла все свои субличности, все желания, какими бы они ни были. И, кстати, то, что желание достигать, терпеть, преодолевать – просто отчаянная попытка заслужить похвалу. Всем нам внушают, что мы что-то должны, но это ведь полная чушь! Нельзя такое навязывать. И я скажу так – Ялла умеет объяснять, ставить на место все эти искажения, снимать тяжкий груз.

Все дружно похлопали, я же воздержался. Очередь снова перешла – на сей раз с девушке (по-видимому, хотя я не мог утверждать это с уверенностью – полноватой и короткой, с покрашенными в голубой и розовый волосами. – Я Миу-Мяв. Определяю себя как агендера, котика, – голос у «агендера, котика» действительно был тихий и писклявый, – местоимения, если кто не видит, на бейджике – «Они, их, им». Я страдаю от прокрастинации, социофобии, аутизма, эйджизма и эйблизма – последние два в обращении ко мне.

У меня первый ранг по магии. От этого все и проблемы. Не могу добиться социальной помощи для немагов. Не могу смотреть, как другие произносят заклинания, сразу начинается депрессия и истерика. Когда кто-то что-то делает лучше меня, например, одевается быстрее – с детства истерики. Отсюда социофобия. От всех повальный эйджизм. Эйблизм – якобы, я не могу быть канцлером, потому что мне не хватит мозгов. Так мне говорили в школе. Да, их наказали, но у меня остался страх перед людьми. Срываюсь иногда на окружающих, кричу. Потому что достали, обращаются ко мне «девушка, не подскажете…». Да как они смеют меня объективировать?! Как они смеют навязывать мне гендер?! Пришлось нацепить бейджик, чтобы правильно обращались. А лучше вообще чтобы не лезли – по какому праву они со мной заговаривают? Кто им разрешил?

И главное – я рассылаю петиции о запрете магии в присутствии тех, у кого ранг ниже, но сбор подписей в тераноме слишком низкий.

«Вот здорово, – думал я, – особенно бы такой запрет нам пригодился там, в африканской деревне». – …Еще у меня есть вторая личность – Пантера. Она включается хаотически, непредсказуемо, от любого триггерного слова… Но может и не включиться. Тогда у меня модель хищника…

Я сидел и слушал этот поток сознания, все четче понимая, что это безумие не может продолжаться вечно. Кто, ну кто сказал людям, что вот так вот – надо? Правильно?

Я сам удивился тому, как резко воспринял все это. Странно, я ведь привык не выносить категоричных суждений, привык считать это признаком ограниченности, узости, фанатизма даже… Но нет. Все же от этого так дискомфортно, что… – Здесь безопасное пространство, – успокаивающе и душевно говорил этому «котику» или как ее там, Петер, – здесь все понимают, что способности, возраст, гендер и прочие социальные конструкты ничего не значат, ни для достижений, ни для самодостаточности. «Котик», кажется, удовлетворился – тон потока сознания стал более мягким и плавным, и, когда в нем начали образовываться паузы, Ялла ловко подхватила момент и передала слово мне. Это застало меня врасплох. – Антуан, поведайте нам о своих проблемах, – плавно протянула психотерапевтка.

Я довольно долго думал, с чего начать, но в итоге все равно начал наугад: – Ну, в общем, я сирота. Родители служили в Ордене, погибли, когда мне было чуть меньше трех лет. Наверное, все отсюда. Ну что… Лишний вес. Не умею толком общаться с людьми. Всегда считал себя неудачником. Не умею нормально выражать эмоции…

Мне стало совсем неловко, как будто внутри чья-то рука скручивала внутренности, вращая их по спирали. Я кашлянул и сел. И зачем я вообще согласился участвовать в этом балагане?

– Не смущайтесь, Антуан! – воскликнула Ялла, – то, что вы сказали – абсолютно нормально, здесь нечего стыдиться! Итак, у вас, как я поняла из вчерашнего вашего рассказа, субличность родителя вытеснена, а ребенку приходится играть роль взрослого. Это страшно, но он пока выдерживал, и чтобы справиться с этой проблемой, ему пришлось подавить в себе эмоции, боль… И, конечно, стыд за свое тело – следование стереотипам моды и красоты. Все это, как вы понимаете, просто социальный конструкт…

Мне хотелось поскорее уйти – я вообще не понимал, что я тут делаю. Только вот так вот встать и уйти? Неудобно, а повод как придумать?

Я замер в нерешительности. – В общем, Антуан, вам предстоит большая работа, по проработке ваших субличностей. Вы должны разобраться в своем дискомфорте, в навязанных убеждениях, в том, как на вас действует отсутствие тепла в раннем возрасте и…

Я наконец придумал. Не сказать, чтобы очень хорошая идея, но… – Прошу простить, – я кашлянул, – прошу простить, мне только что написали. В тераноме. Срочный рабочий вопрос. Я напишу, когда смогу прийти снова («Никогда, надеюсь»). Всего доброго! – И вам, Антуан! – Я провожу! – поднялся Петер. Я вышел в коридор, где ассистент психолога догнал меня. – Антуан, я вас помню! Томашевский, его кружок. А вы меня помните?

– Конечно, Петер, я вас тоже узнал. – Я, я просто хотел сказать, что я ваш… фанат! Я в группе, и на вас подписан. Ну, ваши приключения. Это… это здорово все. Кстати, у меня был срыв, когда я ездил в ту деревню. Где было умертвие, которого вы… ну, упокоили. Мне там стало плохо. Вид крови… так боюсь его. И весь этот ужас, у меня была паника, я с детства боюсь агрессии. А теперь, знаете, все изменилось, помогли занятия. Впрочем, я вижу, вам не понравилось, нет? – Признаться… – Ничего, ничего, это… возможно, не всем просто подходит. Мне вот… Я не как вы, я слабый, нервы слабые… Вот вы сильный, а я… – Перестаньте, Петер, – я положил ему руку на плечо, – я сам всегда был увальнем, с плохой реакцией. Несколько лет обучения – и вот. Ничего, кстати, особенного, пресса преувеличивает подвиги. Все это совсем, ни разу не героично, как кажется… – Ну, вам-то… Может оно и так, просто… Просто другие бы даже не пошли. Я вот пошел, и… Наверное, просто бы на месте застыл, как столб, и все. Ни туда – ни сюда. А вы сумели, да. В общем, спасибо вам, спасибо.

– За что же? – А? Да просто. Приятно было повидаться. Все же не каждый день твой однокурсник становится известен. Можно сказать, вселяет надежду в лучшее, что и мы как-нибудь тоже. Сможем. – Не за что, – улыбнулся я искренне, – я такой же человек, как и все. И я действительно верю, что каждый сможет достичь желаемого, если захочет. Главное – не слишком себя жалеть. Был у меня период… я только со всеми ссорился, а толку никакого.

– Не жалеть! – повторил Петер, – это вы хорошо сказали. Не жалеть себя. Но ведь жалко, есть же люди слабые, которым не дано. Я начал от него уставать. – Ну можно хоть чуть-чуть меняться, по мере сил. Хоть какой-то прогресс. Ну, мне правда пора. Петер радушно улыбнулся и потряс мою руку – слабым, мокрым рукопожатием. Я рассеянно кивнул и вышел из здания – холодный воздух мигом взбодрил и освежил меня, поднял настроение. Я как-то сразу собрался и зашагал увереннее, тверже, словно рассеялась липкая каша, расслабившая и сковавшая тело и разум.