Женя Лейнок - Пастыри. У богов всегда свои планы

Мехес разозлился.

– Ну ты и дурак! – бросил он. – Они могли бы не пить свои одурманивающие помои, могли бы не гадить на улицах и помогать друг другу, но раз они не способны даже на это, то и не заслуживают большего, чем выгребная яма!

Лаакан улыбнулся уголками губ.

– Мехес в целом прав. Нищета – плод того общественного строя, который люди выбрали для себя. Творцы дали им свободу самоорганизации, позволили выбирать. Они тут же стали решать, кто главный, и вот к чему пришли. Маги не творцы и вмешиваться в естественный ход эволюции не будут, так как не вправе. Однако из милосердия и потому, что на нас лежит ответственность за сохранение порядка в мире, мы позволяем людям обеспечивать нас необходимым, чтобы в их существовании был прок, а некоторым – учиться у наших лекарей искусству врачевания без магии. Среди людей встречаются и опасные особи, совершенные дикари… Таких приходится брать под контроль и выселять за пределы городов, ибо они сеют страх, ненависть, разврат и насилие. Поэтому не надо их жалеть. У людей куда больше свободы, чем они сами думают. Вот эта реальность, – Лаакан обвёл рукой обшарпанные каменные стены, – создана ими и никем другим.

В районах мебельщиков, гончаров, ткачей было не так ужасно, как во внешнем городе, но хватало и пьяниц, и замученных женщин, и грязи, и сопливых, оборванных детей. После посещения каждого района Лаакан пополнял свой список. Во внутреннем городе было не так много мрачных лиц, вполне чисто, небольшие, но красивые кирпичные дома, даже деревья росли, был разбит сад и женщины похожи на женщин, но все здесь лебезили и пресмыкались перед магами, вызывая у Мехеса отвращение и презрение. Их принимал один из самых влиятельных фермеров. Он устроил богатый ужин, но Мехес не мог заставить себя есть и только ковырял в тарелке. Фермерское семейство умильно улыбалось, глупо шутило и наигранно смеялось весь вечер, а когда наступила ночь и Мехес остался один в гостевой спальне, он не смог сомкнуть глаз. Перед его мысленным взором сменяли друг друга отвратительные картины, которые он увидел за этот бесконечный день. Покрытая оспинами луна таращилась на него, мальчишку, стоящего у окна, и под её взглядом Мехес чувствовал, как внутри у него что-то ломается.

«Пьют какую-то дрянь и валяются в нечистотах, как свиньи, – думал он. – Не ценят свою жизнь, не стремятся созидать… Лучшие из них готовы унижаться перед каждым, кто сильней. Зато самые никчёмные мнят себя едва ли не творцами! Для чего они живут? Какое равновесие поддерживают? Дикари! Нет, хуже – грязные животные, скоты, не знающие ни любви, ни красоты, ни искренности, ни страсти к познанию, ни творческого огня… Святые элементы! Они зло. Их города – смердящие трупы, кишащие червями. В них нет и зачатка той мудрости, той животворящей силы, которую хотели вложить в них Творцы! Зитар-мятежник был прав… Неудивительно, что элементалии отвернулись от нашего мира. До тех пор, пока на его теле гноится такая язва, ни о какой гармонии нельзя и мечтать…»

Наутро, прометавшись всю ночь в полусне-полубреду, Мехес вышел из дома фермера, неся в груди сердце, наполненное болью, злобой и ненавистью. Боль и злость он чувствовал оттого, что его сознание отказывалось понимать, как можно так бездарно, бессмысленно и тупо растрачивать великий дар Вселенной – жизнь. А ненависть… Ненависть вызывало то, что эти ущербные, недалёкие, ничтожнейшие существа были ещё жестоки к себе подобным, грубы, наглы, хамовиты даже с магами, похотливы, зато корчили из себя личности, гордо произнося «Я».

Лаакану он сказал только, что люди отвратительны, решив, что лучше ему не знать, насколько изменился один из лучших учеников цитадели за это недолгое путешествие. Верховный ничего не заподозрил, потому что все ученики сказали примерно то же самое, да и он сам не скрывал своего презрения к людям. Презрение – именно этим словом лучше всего можно охарактеризовать отношение магов к человеческому роду. Только знание истории и почитание замысла Творцов заставляли их считаться с людьми. Однако для Мехеса и это более не было важно. Умный не по годам, амбициозный и властный, он до мозга костей был предан племени магов, почитал первозданную природу и поклонялся красоте. В цитадели его считали талантливым – Мехес писал прекрасные стихи и одновременно проявлял незаурядные способности в точных науках. Вздорный нрав нимало не мешал ему сходиться с другими магами и вызывать у них странную привязанность. Он осознавал свои способности, и неудивительно, что был уверен в себе. Визит в город людей разразил бурю в его душе, которой уже не суждено было утихнуть. Мехес решил, что элементалии ошиблись (ведь любой разум может ошибиться) и будет лучше, если всё исправить. Нужно только подождать подходящего момента…

Мягкая трава под ногами скрадывала каждый шаг. Полуденное солнце висело где-то над головой, но Туманные холмы назывались так не зря – в плотной молочной пелене Тодор с трудом мог видеть дальше нескольких шагов, и лучи небесного светила терялись, меркли на подступах к земле, рассеиваясь холодным, неверным светом. Несколько часов прошло с той минуты, когда за ним закрылись врата Делакарона, а Тодору казалось, целая вечность. В этом царстве росистых трав, влажного тумана и таинственных звуков время останавливалось и умирало.

Сартон брал начало в землях, омываемых океаном Четырёх элементов, пересекал Северный материк от края до края, словно разрезая его напополам, и на юго-западе впадал в море Священных снов. Лишь в двух местах – там, где русло могучей реки сужалось, – сотни лет назад маги возвели мосты. Оба были построены в западной части материка, потому что на его другой половине раскинулся только огромный Совиный лес, в котором жили отщепенцы. Для людей контакты с ними бывали чреваты, у магов были с отщепенцами своеобразные отношения, сам же народ вполне обходился без мостов, переправляясь через Сартон на лодках. Была и ещё одна причина, по которой никто не совался в восточную область, – горная гряда Терзания. Никто из людей толком уже и не помнил, чем так ужасны эти горы, но одно их красноречивое название вселяло ужас, как и упоминание побережий небольшой реки Хаздат, рождённой подземными горными водами. Терзания на востоке доходили до самого моря Ликов, и обойти их можно было только с западной стороны. Там находились мосты и дороги, которыми пользовались люди, путешествуя из города в город.

Короткая дорога до ближайшего моста пролегала сквозь Шёлковый лес, но Тодор по понятной причине решил, что лучше его обогнуть и пройти через холмы. Теперь же он боялся, как бы ему не заблудиться в непроглядном тумане, хотя, если верить карте, блуждать было особо негде: он выйдет либо к поселению подконтрольных, либо к озеру Понкари (и идти придётся всё равно мимо поселения), либо опять же к Шёлковому лесу. Но когда выйдет? Тодор абсолютно не представлял себе реальные масштабы мира, изображённого на карте.