Элизабет Эдмондсон - Ледяное озеро

Прежде Эдвин не был знаком с Ричардом, но они вращались примерно в одних и тех же кругах и у них имелись общие знакомые в богемном кругу писателей, художников и музыкантов, пытающихся заработать на жизнь своими талантами. К концу вечера Лидия избавилась от недоверчивого отношения к Эдвину. После ужина она села за старое разбитое пианино и сыграла им. Эдвин не сводил с нее глаз, его взгляд перебегал с сосредоточенного лица девушки на ее покрасневшие, распухшие руки.

Лидия стала навещать Эдвина в квартире, которую он снимал в Лондоне, где одна из комнат была оборудована под фотостудию. В первый раз она пришла вместе с сестрой Анной. Вскоре, после новых выходов в кондитерскую с венской выпечкой, посещения музыкального концерта в Куинс-Холле («Приятель попросил пристроить билеты, так не хочется выбрасывать») и вечера в кино, Лидия пришла к нему в квартиру одна.

Она отказалась выйти за него замуж.

— Но почему, почему? — вопрошал Эдвин в отчаянии, когда они лежали на его узкой кровати. — Я очень сильно тебя люблю, неужели ты ничего ко мне не испытываешь?

— Я иностранка и еврейка, а Ричард сказал, что ты из знатной богатой семьи. Она станет меня ненавидеть. Я старше тебя, а мужчина должен быть старше женщины, на которой женится.

— На четыре года! Вряд ли это можно назвать другим поколением. Одна из моих теток замужем за человеком моложе ее на пятнадцать лет, и они счастливы.

— Пусть даже так. А кроме того…

Было неловко признаться, что она спала с ним не потому, что влюбилась, а ради эмоционального облегчения и утешения. Лидии остро не хватало человеческого тепла и общения, она отчаянно стремилась подавить свою скорбь о погибших в железнодорожной катастрофе родителях, заглушить боль от потери первого возлюбленного, берлинца, отправленного в концлагерь за какой-то мелкий акт неповиновения власти и погибшего там при невыясненных обстоятельствах. После близости с Эдвином Лидия плакала у него на плече по людям, которых больше не существовало, по любимой стране, по погибшим евреям.

Эдвину никогда не доводилось быть свидетелем столь обнаженного и безудержного душевного переживания, он хотел дистанцироваться от всего этого, но обнаружил, что лишь сильнее влюбляется в свою темноволосую венскую иммигрантку.

Он узнал, что она, строго говоря, не пианистка, а клавесинистка. Что было не очень-то здорово, поскольку и хорошее фортепьяно трудно достать, а клавесины любого вида практически недоступны. Эдвин умолял Лидию бросить работу уборщицы и переехать к нему, если уж она не желает выходить за него замуж, но она отказалась и дважды в неделю брала уроки машинописи и стенографии, оплачивая их из своего скудного заработка.

Эдвину нужно было ехать к себе, на север. Он убеждал возлюбленную отправиться с ним. Его тамошняя студия находится не в родовом гнезде, объяснял он, а в близлежащем городке.

— В моем распоряжении целый домик, там есть спальни, ванная комната, кухня. Город маленький, но дружелюбный. И воздух свежий, там ведь горы, — беспомощно прибавил он.

Лидия покачала головой и встала с кровати, чтобы, облачившись в свою поношенную одежду, вновь отправиться мыть лестницы института фотографии. Эдвин двинулся на Гранмер-стрит и принялся сетовать на судьбу ее сестре Анне, которая смотрела на него с жалостью.

— Будет легче, когда она устроится на другую работу, — пыталась Анна утешить молодого человека. — Когда перестанет держать целый день руки в воде. Тогда она опять сможет хорошо играть и вернет себе самоуважение.

«Как и вы», — подумал Эдвин, хотя был слишком добр и деликатен, чтобы произнести это вслух. Анна, имевшая диплом химика, благодарила судьбу за то, что сумела получить работу ассистента-лаборанта в школе для девочек.

— Пожалуйста, уговорите ее. Это совсем не из жалости, вы понимаете?

— Я знаю. Это потому, что вы ее любите. К сожалению, любовь приходит без приглашения… — Она сокрушенно пожала плечами.

После отъезда Эдвина уборка не сделалась легче и играть становилось труднее и мучительнее. Эдвин писал Лидии каждый день страстные письма, прислал фотографии холмов, озер и полуразрушенных часовен.

— Какой художник! — увидев их, восхитился Ричард.

Лидия согласилась и молча убрала фотографии на дно старого чемодана, где держала свое имущество. Она приготовила ужин: сестра неважно себя чувствовала. В последнее время Анне часто бывало нехорошо, но она объясняла свое недомогание запахом химикатов в школе. На самом деле Анна знала, что причина в ином, знала и Лидия, но ни одна из них не заговаривала об этом.

Пришли новые письма и новые снимки, на сей раз — с жанровыми сценками на снегу. Кадры в солнечную погоду и сделанные при лунном свете. Чарующе прекрасный мир — таким его воспринимала Лидия.

«Катаешься ли ты на коньках? Сознаю: это все равно, что спрашивать утку, умеет ли она крякать. Я помню, ты рассказывала мне о Рождестве в горах. Здесь скоро начнется катание на озере».

Вскоре Анна сообщила Ричарду свою новость, и он был вне себя от радости. Да, но как быть с работой? Там считали, что она не замужем, а откуда тогда брать деньги? Ричард отбросил прочь все ее сомнения. На его худом лице появилось решительное выражение, и через три дня он объявил, что устроился на работу — преподавателем в приготовительной школе [20] Частная школа для подготовки в закрытое среднее учебное заведение. для мальчиков в Суссексе. Работа предполагала проживание там же, в маленьком домике, предоставляемом школой. Нет, не надо переживать по поводу его писательских планов. Школьные учителя имеют длинные отпуска, он был просто дурак, что не позаботился подыскать подобную работу раньше. Да, он станет скучать по Лондону, но деревенские воздух и пища — то, что требуется сейчас Анне. Приступить ему предстояло в начале Великого поста, но в дом разрешили въехать, как только пожелает. Разумеется, Лидия тоже отправится с ними.

Лидия посмотрела в усталое, но сияющее лицо сестры.

— Может, позднее, — сказала она и постаралась набрать на работе больше сверхурочных, чтобы оплатить проезд на север и купить пару коньков.

Графство Суссекс

В помещении № 3 на производственной территории «Авиакомпании Гибсона» зазвонил телефон, и его резкий звук вернул к реальности сосредоточенно работавшего Майкла Рексхема. Растерянно моргнув, он поднял голову от стола, где занимался проверкой своих вычислений, и протянул руку.

— Майкл! — услышал он. — Это Фредди. Мы можем поговорить?

— Валяй.

Майкл Рексхем прижал трубку плечом и отметил галочкой что-то на большом листе бумаги. Он сидел на высоком табурете за чертежной доской. Прикрепленная к ней мощная лампа отбрасывала на рабочую поверхность яркий световой круг. За запотевшими окнами бревенчатой постройки в темноте летел невидимый снег. Здесь же, в натопленной комнате, было тепло, даже душно. Всего тут находилось три чертежных доски и столик с пишущей машинкой. Но Майкл был сейчас единственным обитателем: остальные давно ушли домой, и пишущую машинку закрыли чехлом ровно в пять тридцать.