Мари-Бернадетт Дюпюи - Доченька

— Дорогое дитя! Знай, что ты навсегда стала членом нашей семьи! Мари любит тебя, как сестру, а я люблю тебя, как если бы ты была моей дочерью. Не беспокойся о будущем, Леони. Я всегда буду рядом.

Леони, задыхаясь от волнения, поблагодарила мсье Кюзенака, после чего он удалился в свою спальню. Глубокая, безмятежная тишина заполнила Большой дом, в котором отныне появился новый жилец.

Леони сидела за столом между Нанетт и Пьером. Они ели, весело переговариваясь. По очереди они поднимались к молодой матери, но Мари спала так мирно, что они решили оставить ее на какое-то время в покое.

Доктор Видален пообещал заехать вечером, и это придавало уверенности и успокаивало. Проголодавшийся Жан Кюзенак тоже спустился в кухню.

И тут Пьер стукнул себя рукой по лбу со словами:

— Какой же я все-таки болван! Я ведь пообещал отцу, что приду рассказать новости, и сижу тут над тарелками, а он там волнуется!

Нанетт посмотрела на сына и усмехнулась:

— Да уж, наверное, извелся весь, новоиспеченный дедушка! Сходи за ним, сынок!

Пьер, просияв, выскочил из-за стола и вышел во двор, по привычке громко хлопнув дверью. Жан Кюзенак и Леони невольно вздрогнули. Нанетт принялась оправдывать своего отпрыска:

— Пьер так волнуется, ведь теперь он отец! Нужно будет научить его вести себя тихо, иначе малыш все время будет плакать. Это не дело — каждый раз просыпаться от страха!

Довольная вниманием «аудитории», Нанетт собралась было продолжить свою милую болтовню, когда с верхнего этажа донесся крик ужаса. «Так кричит смертельно раненное животное», — успел подумать Жан Кюзенак, вскакивая и прижимая руку к груди.

Леони едва сдержала крик, готовый сорваться с губ. Она первой бросилась наверх по лестнице, приговаривая:

— Господи, Мари! Господи! Пресвятая Дева, защити нас!

Мари прижимала сына к груди. Мальчик перестал дышать. Кожа у него была синюшная, личико сморщилось — на него было страшно смотреть.

У Леони словно ноги в пол вросли.

— Мари, что случилось? — только и смогла спросить она.

Молодая женщина молча плакала, как если бы в одном протяжном крике выплеснулась вся ее боль и нежелание верить в то, что случилось. В спальню вошли Нанетт и Жан Кюзенак. Они сразу все поняли, но где найти слова, которые могли бы утешить Мари?

Несчастная мать наконец нарушила молчание:

— Я проснулась и захотела обнять его, приложить к груди, пока никого нет в комнате. А он не дышит! Я качала его, баюкала, но он уже умер! Умер! Мой маленький Жан-Пьер…

Перед глазами Нанетт молниеносно пронеслись ранящие сердце картины из ее собственного прошлого. Сколько раз довелось ей так же, как Мари сейчас, обливаясь слезами, прижимать к груди бездыханное тело ребенка, пытаясь согреть его своим теплом! Господь оставил ей только одного ребенка, Пьера, который еще не знал о постигшем их всех горе.

— Дай мне его, Мари! — тихо сказала она. — Тут ничего не поделаешь, маленький не проснется…

Леони рыдала, стоя в сторонке. Жан Кюзенак заставил дочь лечь в постель и опустился на колени у ее изголовья. Прижавшись лбом к подушке, он заплакал. Мари, вся уйдя в свое горе, все же услышала, как отец бормочет:

— Почему за мои ошибки расплачивается моя дочь? Господь, лучше бы ты забрал меня, а не это невинное дитя!

Мари вздрогнула, когда Нанетт забрала у нее мертвого ребенка. Молодая женщина спрашивала себя, как долго ее сердце сможет выносить такую скорбь. Было мучительно видеть безжизненное тело сына и раздавленного несчастьем отца. Однако природная доброта заставила ее произнести:

— Папочка, дорогой мой папочка! Не обвиняй себя, умоляю! Мне еще больнее, когда я вижу, как ты мучаешься! Встань и обними меня!

Дверь распахнулась, и в комнату по очереди вошли доктор Видален, Пьер и Жак.

— Я как раз ехал в «Бори» и встретил этих счастливцев на дороге! — радостно пояснил доктор. — Вот мы и явились всей компанией! Как себя чувствует малыш? Дедушка так торопился его поцеловать!

Доктор осекся, увидев, что Нанетт держит на руках ребенка и личико его прикрыто полотенцем. На кровати, прижавшись к плечу Жана Кюзенака, сидела заплаканная Мари.

Пьер, в лице которого не осталось ни кровинки, сделал шаг вперед:

— Что у вас тут происходит? Где мой сын?

— Пьер, будь мужественным! Малыш перестал дышать. Мари хотела покормить его, а он…

Жак снял картуз и сказал тихо:

— Жена, покажи мне внука. Я хочу поцеловать его в первый и последний раз!

Нанетт подчинилась. Она не хотела плакать, но скорбные слова мужа тронули ее сердце, и она стала всхлипывать. Доктор отвел чету фермеров в сторонку.

— Прошу вас, идемте в другую комнату. Возьмите ребенка с собой, Нанетт. Мне нужно его осмотреть, но я не хочу делать это в присутствии матери. Она и так в состоянии шока. Я оставлю вам успокоительное. Сегодня ночью она должна спать несмотря ни на что!

Пьер пребывал в состоянии ступора. Не успел он как следует рассмотреть своего сына, прикоснуться к нему, как все было кончено. Вдруг он сорвался с места и стал быстро ходить по комнате. Раскаты его голоса становились все громче:

— Сволочная жизнь! И не вздумайте теперь говорить мне о Боге и его святых! Сначала война забрала у меня ногу, сделав инвалидом! Теперь, не успел я почувствовать себя счастливым, не успел наш ребенок родиться, как у нас его отняли!

Крики Пьера вывели Мари из горестного раздумья. Широко раскрыв глаза от удивления, она смотрела, как он размахивает руками, колотит себя в грудь. Как ему, должно быть, больно, раз он совсем потерял контроль над собой!

— Пьер, прошу тебя, успокойся! Мы должны подчиниться воле Господа!

Крик пронзил тишину — звонкое, полное гнева «Нет!». В этот крик Пьер вложил всю свою боль.

— Если бы мой сын родился на ферме, он был бы сейчас жив! — выкрикнул он.

Жан Кюзенак встал на ноги. Знаком попросив тишины, он холодно, с достоинством сказал:

— Пьер, я понимаю твое горе, но нам всем не легче. Поэтому советую тебе взять себя в руки…

Разъяренный Пьер вышел.

— Леони, прошу тебя, выйди, — продолжал Жан Кюзенак. — Я хочу остаться наедине с дочкой.

Мари опустилась на подушки и устремила взгляд в потолок. Когда она осознала, что, кроме отца, в комнате никого нет, по ее щекам обильно заструились слезы, принося облегчение истерзанной душе.

Жан Кюзенак приблизился к ее постели.

— Плачь, пока хватит слез, моя дорогая девочка! Тебе станет легче. Наша страна воюет, и в многие семьи пришло горе, только разными путями. Нам всем нужно быть мужественными. Послушай, Мари! Давай вместе помолимся за нашего маленького Жан-Пьера! Ангел посетил наш дом, но не задержался в нем надолго. Но вот увидишь, придет весна, зацветут цветы и пригреет солнышко, и… Весна и забвение! Мои слова покажутся тебе сейчас жестокими, но ты еще не успела полюбить этого малыша, привыкнуть к нему. Твое горе было бы в тысячу раз сильнее, если бы драма случилась спустя какое-то время…