Наталья Уланова - Лиса. Личные хроники русской смуты

Какая уж на фоне таких мыслей может быть экономия?

— Спасибо вам, спасибо… уже станция… — Лисе не верилось, что проблема с безбилетным папой всё-таки разрешилась. — Так мы его берём?

— Да-да… Конечно, берите… Я сейчас дверь открою! Помощь какая-нибудь нужна?

— Нет-нет, спасибо! — и, стараясь не смотреть своей мучительнице в глаза, твёрдым, не допускающим возражений голосом. — Мы сами…

За этот месяц это был уже третий рейс. Третий подряд.

Одна из сменщиц после свадьбы дочери «приболела», и Людмила, после звонка составителя поездных бригад, предложившего «рубить капусту», решилась отработать несколько смен подряд.

Деньги были нужны. Очень. Но давались они нелегко.

Лето. Кондиционеры в плацкартном вагоне не работали — то ли сдохли в силу преклонного возраста, то ли были отключены от цепей вагонного преобразователя напряжения из соображений экономии. Пару раз, когда она только устроилась на работу, Мила с провинциальной непосредственностью пробовала щёлкать снабженными обнадёживающими надписями переключателями. Без толку. Добрая половина из них не работала.

Удушливая влажная жара и мерное покачивание покрытого стёртым линолеумом пола, а также более полутора недель пути, проведённых в тесной конуре служебного купе, довели Людмилу до последней крайности. На одиннадцатый день она была готова своими руками передушить всех своих беспокойных и на удивление тупых плацкартников. Её и без того отвратительное настроение добивал постоянный раздражитель «местечкового» характера — начальник поезда. По сложившейся на железной дороге традиции, он, конечно же, закрывал глаза на мелкие махинации проводников, но требовал за это с каждого вагона до тысячи рублей ежедневного «бакшиша».

«Сволочь!» — привычно обозначала Людмила своё отношение к боссу, совершенно не беспокоясь, что её слова могут быть донесены до начальственного слуха. И в самом деле, чего бояться, если все проводники придерживались о начальнике того же мнения?

Из-за его поборов во внутреннем, зашпиленном большой «цыганской» булавкой, кармане форменного кителя оставалось не более трети от суммы, заработанной левым извозом и торговлей дешёвою водкой. Это был форменный грабёж, и Людмила с трудом удерживалась от язвительных реплик, когда начальник, к вящему ужасу безбилетников, совершал свой ежедневный обход, неизменно задерживаясь в купе проводников.

Начальником поезда был полноватый казах-полукровка. Его гротескно-царственные манеры диссонировали со щекастым лицом, лоснящимся от пота даже в прохладную погоду. Обираемые им проводники, по вполне логичной ассоциации, прозвали начальника «Чингисханом».

В этом рейсе «левых» пассажиров было немного. Вынужденный снизить планку ежедневной дани Чингисхан зверствовал с особым остервенением, раздавая направо и налево замечания о царившем в вагонах бардаке и обещая лишить подчинённых ему проводниц ежемесячной премии.

День выдался на редкость неудачный. Сегодня у Людмилы «левых» денег не было. То есть совершенно никакого приработка не случилось. Пассажиры, как на грех, попались непьющие, да и на промежуточных станциях никто к ней в вагон не попросился.

Заявившийся с обходом Чингисхан недовольно скривил губы и, сощурив и без того узкие глаза, предложил «расплатиться натурой». В подтверждение серьёзности намерений тут же облапил широкий Людмилин зад и, небрежно сдвинув стоявшую на столе закуску, подсадил на него не ожидавшую такого напора подчинённую.

— Ну что, Милка, может, и в самом деле побалуемся? Родишь стране ещё одного мусульманина, а отец-президент тебе за сироту, на бедность, «Материнского капитала» подбросит!

— Пошёл на хер!!! — испуганно взвизгнула Людмила.

— Тогда плати… — развёл руками улыбающийся Чингисхан. — Пятьсот рублей!

Делать было нечего. Отпихнув не дававшего прохода мздоимца, Людмила слезла со стола, оправила задравшуюся юбку и, отвернувшись, полезла за заначкой… Пока она, заслонясь спиной, чертыхаясь и досадуя, отсчитывала назначенную Чингисханом пятисотку, тот времени зря не терял: уселся на полуразобранную постель, по хозяйски налил себе полстакана водки, выпил, удовлетворённо крякнул и с самодовольным выражением лица захрустел огурцом.

«Сволочь!!!» — привычно отметила это дело Людмила.

По сложившемуся обыкновению полученный от визита Чингисхана стресс она снимала водкой.

Брезгливо отодвинув залапанный начальником стакан, она взяла немытую после чая чашку и на два пальца плеснула в неё из початой водочной бутылки. Привычно, махом, опрокинула в себя отдававшую сивухой жидкость. Поморщилась, выдохнула. Поковырявшись в остывшей картошке, раздражённо отбросила пластмассовую вилку в сторону и с отвращением сплюнула прилипшие к языку и зубам чаинки. Настроения закусывать не было.

Людмила заглянула в чашку, выловила пальцем несколько оставшихся в ней чаинок и, стряхнув их прямо на стол, повторила процедуру распития. Размяв пересушенную сигаретку, закурила.

Приближалась предпоследняя за эти сутки станция. Захолустный провинциальный городок. Ожидать на такой станции шального, при деньгах, но без билета, пассажира — было бы глупо. Но и глупо потерянных денег было жаль.

Докурив сигарету, Людмила раздавила испачканный алой помадой окурок в пепельнице и, наскоро поправив перед зеркалом «боевой» окрас губ, решила, что стрясёт отданные Чингисхану деньги с первого же попросившегося к ней в вагон пассажира.

Со дня смерти матери прошёл год. Пора было ставить памятник. Чтобы не хуже, чем у других. Чтобы по-людски…

Поезд подходил к перрону на такой скорости, словно и вовсе не собирался останавливаться. И на этой скорости в толпе встречающих нужно было выхватить взглядом фигурки двух напряжённо замерших стариков.

Девушка, объявлявшая по вокзальной трансляции прибытие поездов, привычно перепутала начало нумерации вагонов. Наверное, была в очередной раз влюблена.

Увлекаемый только начавшим сбавлять ход локомотивом вагон пронёсся мимо растерявшихся родителей в дальний конец платформы.

— Мама-а-а-а! — закричала перепуганная Лиса, оттеснив проводницу и по пояс высунувшись в открытую дверь. — Бегите, мама! Быстрее! Не успеем!

Господи… и они побежали…

Старая, но ещё сохранившая следы былой красоты, женщина рванулась что было мочи за уходящим вагоном, волоча одной рукой тележку с огромной, набитой домашними гостинцами сумкой, а второй придерживая и направляя под локоть своего слепого мужа. Их порыва и скорости хватило на два или три шага. Потом отец наткнулся на кого-то и остановился, еле удержавшись на ногах, Тележка и вовсе вывернулась из маминых рук и упала, перегородив половину платформы…