Фред Стюарт - Золото и мишура

— Ой!

— Альма.

Она почувствовала, как чьи-то руки обняли ее за талию, грубая щека мужчины прижалась к ее нежной коже, и Альма сразу ощутила тот самый запах лосьона после бритья, который она обожала.

— Джимми! Ты до смерти испугал меня, черт тебя побери! — Она обернулась, оказавшись лицом к лицу с Джимми Лопесом. Затем улыбнулась ему. — Но какой же это приятный сюрприз, — прошептала она.

Джимми стал целовать ее, и с каждым поцелуем ногти Альмы все сильнее вонзались ему в спину.

Он был абсолютно голый.

— Ну и как поживает самый хорошенький в мире ребеночек, а? — спросил Кертис Коллингвуд, беря на руки своего двухлетнего сына Джоэла и шутливо шлепая его, когда мальчик ухватил прядь черных густых отцовских волос.

— Паппи, — пролепетал круглолицый светловолосый человечек.

— Опять, неслось, обделал свою няню, да, Мэри? — обратился он к кормилице, стоявшей тут же.

— Нет, газики у него уже отошли, слава Богу.

— Кажется, он мокрый.

— Святые Иосиф и Мария, ведь какой-то час назад переменила ему. Ну-ка, иди ко мне, мой маленький, мой сладенький, иди ко мне…

— Спасибо, Мэри. Спокойной тебе ночи, разбойник!

Обожающий отец поцеловал сына, затем передал его Мэри и вышел из детской. Кертис был сейчас в черном галстуке и вечернем костюме; ему не терпелось отправиться на вечеринку. Он очень хорошо понимал, что убийство Карла Кляйна могло привести к наихудшему скандалу, который когда-либо доводилось переживать семейству Коллингвудов со времени похищения Стар Коллингвуд на Ноб-Хилл почти тридцать лет назад.

Кертис вместе с проживающим в Сан-Франциско братом Честером были наследниками огромной империи Коллингвудов, и оба они решительно не хотели никакого скандала.

— Это тот мой чертов кузен, Джимми Лопес, — сказал он жене через несколько минут, когда разливал в библиотеке джин и шампанское. — Этот омерзительный Джимми. Еще в то время, как мы были детьми, я уже ненавидел его.

— Успокойся, дорогой, — сказала Бетти Коллингвуд, привлекательная блондинка, одетая в черное платье. — Что Джимми теперь натворил? И не пей, ради Бога, такими дозами.

— Кузен Джимми приучил Кэрри Нэшн к выпивке, как в свое время его папаша сделал алкоголичку из тети Стар.

— Потому что у тети Стар был ужасный роман с одним жутким китайцем?

— Именно. Джимми ненавидит всех нас, всех Коллингвудов. Его папаша-заика вбил ему в голову еще в раннем детстве, что нас нужно ненавидеть. Где-нибудь в его отравленном мозгу таится мыслишка как-нибудь поквитаться с нами, потому что мы, мол, белокурые гринго, которые пришли и уничтожили его достопочтенное испанское наследство. И все это отлично уживается у него с тем, что он англизировал свое имя и учился в Гарварде. Тем не менее, как тебе известно, одним нашим репортером стало меньше. Я, например, не сомневаюсь, что причиной его смерти стало то, что он обнаружил связь между кузеном Джимми и одним из самых грязных муниципальных скандалов в истории Калифорнии, каковым является проект «Оуэнс Вэлли».

— Погоди-ка, — сказала Бетти, вставляя сигарету в черный лакированный мундштук. — Мы все прекрасно знаем, что кузен Джимми, мягко говоря, паршивая овца, гнилое яблоко. Но на убийство он уж точно не способен. Ведь, в конце концов, он и вправду учился в Гарварде!

Муж прикурил ей сигарету.

— Сам ли Джимми прострелил ему голову или же кого нанял — этого я не знаю. Но я почти уверен, что каким-то боком он причастен к случившемуся.

— А полиция знает об этом?

— Нет, и я не хочу, чтобы они думали так же, как и я, потому что тогда может разразиться крупнейший скандал, о котором мечтает любой газетчик. За последние полгода «Клэрион» столько всего напечатала, столько грязи подняла со дна, причем досталось от газеты кое-кому из наиболее влиятельных людей в Лос-Анджелесе, в том числе и издателю «Экспресса».

— Это генералу Дж. Дж. Ченнингу?

— Именно. Стоит ли говорить, что «Экспресс» затаил злобу, а когда мы опубликуем свой материал, то утрем нос им, а также полиции.

— Тогда почему же ты ничего не печатаешь?

— Из-за отца. Я получил от него из Лондона телеграмму. Мы ничего не можем предпринять до его возвращения. Ты же знаешь, он всегда опекал тетю Стар, а кузен Джимми — ее родной сын.

— Да, которого она всей душой ненавидит. У вас, дорогой, есть родственники — так они всем родственникам родственники. А что, этот Джимми все еще повязан с этой самой сумасшедшей церковью — как ее там?

— Церковь Божественной медитации. Ее возглавляет чокнутая евангелистка, преподобная Ванда Уандер.

— Вряд ли это ее подлинное имя.

— Конечно. В действительности ее зовут Ирма Димбоу, но она создала целое учение. Почему, собственно, Джимми и крутится возле нее. Я не уверен, однако многие поговаривают, что эта самая Ванда — любовница генерала Ченнинга.

— Темны дела людские…

— Но мотивация Джимми отнюдь не темная. Старая, обычная человеческая жадность.

Топор проломил стенку шкафа, напрочь изуродовав замок.

— Я не смогла ее остановить, — сказала Алисия Лопес. — Боялась, она покалечит всякого, кто приблизится.

Джимми сейчас подсчитывал бутылки из-под джина.

— Она выдула целых три.

— Как только ты отправился в Сан-Франциско, она пила не переставая. Что же нам делать, Джимми?!

— Настало время, когда дражайшей мамочке следует преподать хороший урок, — заявил Джимми, вышел из столовой, миновал холл и начал подниматься по лестнице.

Следуя за братом, сестра спросила с волнением в голосе:

— Но ты не сделаешь ей больно?

— Ведь она сделала больно всем нам, в том числе и мне!

— Но, Джимми, мамочка ужасно переживала! Она любила Крейна, тот тоже ее любил, а отец так и не смог ей этого простить. Будь хоть ты чуточку более терпимым по отношению к ней! Она прожила ужасную жизнь.

— Я тоже, — сказал он, продолжая подниматься по ступенькам. — И мне осточертело, что старая пьянь ломает мне жизнь.

Поднявшись на самый верх, Джимми прошел через холл в угловую башенную комнату. Повернув бронзовую ручку двери, медленно распахнул ее.

— Я слышала, как ты подъехал, — сказал скрежещущий голос. — Знаю, что ты вернулся. Что ж, добро пожаловать, дорогой мой Джимми. Добро пожаловать домой, сынок.

Последнее слово было исполнено злобы. Войдя в комнату, Джимми притворил за собой дверь. Башенная комната была с трех сторон окружена окнами, выходившими на Тихий океан. Стоявшая здесь мебель белого цвета представляла собой копии известных образцов, выполненных в стиле эпохи Людовика XVI, — моду на этого рода мебель недавно ввела Элси де Вулф.

Стар сидела в постели, откинувшись на четыре огромные подушки. Светлые ее волосы, которые уже много дней подряд не знавали щетки, были разбросаны по грязным подушкам, отчего ее голова сейчас была похожа на морские водоросли. Лицо Стар, некогда столь восхитительно красивое, теперь было испещрено морщинами. В руках у нее был бокал с джином. Рядом, на ночном столике, стояли початая бутылка и доверху наполненная окурками смердевшая пепельница. На полу возле постели валялись еще несколько пустых бутылок.