Фред Стюарт - Золото и мишура

Перед двухэтажным деревянным домом они остановились. Время было около полуночи, и на первом этаже здания света не было. Но Вонг Йем Йен и его помощник Чарли Конг знали, что изображенные на черных занавесках китайские персонажи «Зала поднебесной удачи» означают, что здесь находится игорный дом. Если Росс-Элли, темная, вонючая, всегда наполненная людьми улица выглядела опасной, то «Зал поднебесной удачи» и вовсе был местом, куда обычным людям лучше не входить. Вонг открыл входную дверь, и его «сыновья боевого топора» вошли внутрь.

Табачный дым, смешиваясь со сладким дымом опиума, создавал удушливую атмосферу. Комната, куда они вошли, была грязной, грязным был и невысокий потолок; все помещение занимали койки из грубого дерева, на которых устроились курильщики опиума — молодые и старые, но всех их объединял характерный блеск глаз. Тут также располагались четыре игральных столика — два для игры в «фан-тан», два других для «пак-коп». Вокруг них толпились «поднебесники». С краю в ожидании посетителей примостились несколько китаянок-«певичек». Было очень жарко и не слишком много света: помещение освещалось лишь несколькими дрянными газовыми светильниками. За одним из столов для игры в «фан-тан», или тан кун, как его здесь именовали (буквально: «раздающий по правилам»), раздающий взял с блюда несколько фишек, бросил их на стол и сразу же накрыл металлическими чашками. Игроки принялись держать пари, столько фишек оказалось под чашками.

— Три доллара на нуль, — крикнул на кантонском наречии один из игроков.

— Три доллара на тройку, — крикнул другой.

Вонг выхватил из-под рубашки пистолет, то же самое проделал и стоящий рядом с ним Чарли Конг. При виде пистолетов одна из «певичек» завизжала.

— Все вон! — крикнул Вонг. — Все, кроме тан кунов. Дилеры остаются, а все прочие вон отсюда!

«Поднебесники» толпой устремились к дверям, некоторые помогали обкурившимся опиумом людям встать на ноги и подталкивали их к выходу. Когда во всем помещении остались только четверо насмерть перепуганных тан кунов, Чарли Конг закрыл на замок входную дверь.

— Это заведение принадлежит Крейн Кангу, — сказал Вонг, наступая на скорчившихся от страха дилеров. — Эта скотина из Суэй Синг убил одного из наших людей. За каждого убитого члена Хоп Синг мы будем убивать четырех людей из Суэй Синг.

— Нет! — закричал, повалившись на колени, один из четырех тан кунов. — Я вовсе не член тонги…

— За вранье тебя первого и шлепнем.

Вонг сделал знак. Чарли Конг и еще один из парней вытащили из-под рубашки ножи и замахнулись над дилером, который истерично рыдал и вопил от страха. Толстый, весивший более трехсот фунтов, Чарли Конг хохотнул, когда горячий фонтан крови из раны жертвы окропил ему огромный живот.

Двое других Дилеров стремительно кинулись к окну. Вонг обернулся и двумя выстрелами из револьвера уложил обоих, хотя одному из них и удалось высунуться наружу.

После этого «сыновья боевого топора» стали надвигаться на последнего оставшегося в живых тан куна, который в конце концов оказался зажатым в углу забрызганной кровью комнаты. Он завизжал, как поросенок, а Чарли Конг и его парни ударили его ножами в дюжину разных мест. Чарли всадил свой нож в левый глаз тан куна, так что острие лезвия уперлось в самый мозг. Кровь брызнула во все стороны. Грязная комната превратилась в кровавый бассейн.

— Эти ублюдки мертвы, — осклабился Чарли, круглое лицо которого было забрызгано кровью.

— Прикреплю наш знак, и сматываемся, — сказал Вонг. Подойдя к стене, он приколол кнопками свиток, на котором по-китайски было написано:

«Тонга Хоп Синг объявляет войну тонге Суэй Синг! Победит тонга Хоп Синг!»

После этого Вонг и «сыновья боевого топора» вышли через заднюю дверь «Зала поднебесной удачи» и исчезли.

— Прошу прощения, мисс Доусон, но я не советовал бы вам брать эту книгу. Я читал ее и могу сказать, что в ней содержатся пассажи, которые отличает некоторая страстность. Едва ли молодая леди, такая деликатная и хорошо воспитанная, как вы, должна читать подобное.

Арабелла Доусон повернула голову и холодно посмотрела на Арчера Коллингвуда, подошедшего к ней в маленькой книжной лавке на Монтгомери-стрит.

— Мистер Коллингвуд, — ответила хорошенькая девятнадцатилетняя брюнетка, — мне бы не хотелось, чтобы вы или кто-либо из вашей семьи следили за моралью книг, которые я читаю. Хотя, возможно, ваша очаровательная сестра и могла бы порекомендовать мне какие-нибудь интересные китайские романы.

«Ну и противная же ты сучка», — подумал Арчер и выдавил из себя улыбку.

— Наверное, мисс Доусон, когда дело касается романтической литературы, то гораздо лучший совет вы можете получить от вашей матушки. Я ведь знаю, что в области романтики у нее чрезвычайно богатый опыт.

— Подонок, — покраснев, прошептала девушка. — Не смейте разговаривать со мной в подобном тоне! Моя мать образцовая прихожанка епископальной церкви, и какие бы омерзительные, гнусные сплетни вам ни доводилось о ней слышать, все это грязная ложь!

Улыбнувшись, он коснулся пальцами шляпы.

— В таком случае беру назад все свои слова. В том, разумеется, случае, если вы составите мне компанию и пообедаете со мной.

— Я лучше пообедаю с гремучей змеей! Отец мне постоянно говорил, чтобы я держалась от вас подальше. В данном случае послушаться его совета — одно удовольствие для меня.

Арчер вздохнул.

— Что ж, ладно. Придется, как видно, продолжить мои изыскания где-нибудь в другом месте.

— Какие изыскания?

— Видите ли, я начал работать в «Таймс-Диспетч». И вот неожиданно мне пришло в голову, что поскольку газета вашего отца создала столь грандиозную рекламу моей семье, то было бы честно и справедливо, если бы газета моей матери вернула должок. И вот почему первое из полученных мною заданий было написать серию статей о выдающейся семье Сан-Франциско — семье Доусонов, сделав особый акцент на ее интересном и колоритном происхождении. И вот я вдруг подумал, что, возможно, мне удастся совместить приятное с полезным, если я приглашу вас на обед, чтобы взять интервью о вашей матушке. Но коль уж вы предпочитаете питаться в компании рептилий, то я, наверное, отправлюсь сейчас на Портсмут-сквер и возьму интервью у одной очень полнотелой леди, известной под интересным именем Чикаго. — На лице Арчера появилась неотразимая улыбка.

Арабелла закусила губу, а он тем временем взял у нее шляпку, сделанную из той же зелено-белой полосатой материи, что и платье, и зонт. Волосы Арабеллы были завиты, как это называлось, àl'africaine [22] Мелкими кудряшками (фр.). , что в сочетании с пушистой бахромой и локонами crève-coeur [23] Крупные пряди волос по обеим сторонам лица (фр.). представляло собой последний писк моды в помешанном на моде Сан-Франциско. Вокруг длинной шеи Арабелла еще повязала широкую шелковую ленту (горожане называли такие ленты «завлекалками», а те, кто был сведущ во французском, что тоже было сродни мании, называли ленты «n'y touchez-pas» [24] «Неприкасалочки» (фр.). . Кроме ленты на шее, в волосах у нее были еще два искусно заплетенных бантика, а полупрозрачные носки были вышиты клубничками, что по представлениям жителей Сан-Франциско считалось крайним проявлением легкомыслия, которое только могла позволить себе скромная и порядочная девушка. А Арабелла как раз вовсю старалась быть скромной и порядочной, поскольку она росла в дурно пахнущей тени мамочкиной весьма неопределенной репутации. Арчер не смог бы найти лучшего способа запугать эту высокую, хорошенькую девушку со стройной фигурой и глазами «цвета бутылочного стекла» — так называли этот зеленый цвет.