Франсин Риверс - Сад Лиоты

— Твоя мать рассказывала тебе что-нибудь о нем?

— Ничего особенного, — не сразу ответила Энни и через мгновение снова принялась за работу.

Бедняжка Эйлинора. Так много злости, так много стыда. И все потому, что была настолько слепа и упряма, что не желала смотреть правде в глаза.

Господи, иногда мне хочется так встряхнуть эту девчонку, чтобы рухнули, наконец, стены, возведенные вокруг ее сердца. Думаю, что Ты, Господи, точно знаешь, что я чувствую.

— Он был хорошим человеком, Энни. — с уверенностью сказала Лиота. — Сердце у него было чуткое. Он очень сильно переживал из-за многих вещей. И… почти всегда молчал.

Бернард не всегда был таким потерянным, поникшим. Было время, когда он, как средневековый рыцарь на скакуне, готов был ринуться в любой бой. Разве не он молниеносным штурмом взял ее цитадель и завоевал ее сердце? Она согласилась выйти за него после четырех свиданий, а объявление о свадьбе настолько потрясло его родителей, что они, собственно, так и не сумели оправиться от этого потрясения. Отец Бернарда, возможно, и преодолел себя, но мать не принимала невестку почти до самой своей смерти. К тому времени прошло слишком много лет, и вред, годами наносимый ее неприятием, невозможно было исправить.

Первые три года ее жизни с Бернардом были наполнены счастьем. Потом японцы разбомбили Перл-Харбор, и все в их жизни перевернулось с ног на голову. Бернард сразу вступил в армию, не дожидаясь, пока его призовут. Она тогда поняла и внутренне приняла его доводы в пользу такого решения, но это нисколько не помогло ей избавиться от страха, который точил ее все то время, пока он воевал. Любила она его так сильно, что, казалось, умрет без него. Это уже потом, значительно позднее, она пришла к пониманию, что в мире есть вещи пострашнее смерти.

Бернард Готтлиб Рейнхардт ушел на войну молодым человеком, который гордился тем, что ощущал себя истинным американцем, готовым пожертвовать собой во имя победы над Гитлером. Его родители тоже страстно мечтали об уничтожении фашистского режима, поскольку знали, что творил этот диктатор в Европе. Они неистово молились за своих оставшихся в Германии родственников и внутренне содрогались от разного рода предположений, что может с ними случиться. То, о чем они узнали, оказалось слишком страшным, раздирающим душу. Почему другие не смогли заблаговременно понять, что происходило, и покинуть Германию, пока не стало слишком поздно. Они могли приехать в Америку — страну свободы и благоприятных возможностей.

Свободы и благоприятных возможностей…

Возможности эти сразу стали ограниченными для людей, говорящих с немецким акцентом. Недоверие к ним царило среди американцев.

Бедный Бернард взял на себя слишком большую ответственность. Он ушел на войну не просто чтобы сражаться, но чтобы разыскать двух своих дядюшек с их семьями и разузнать, что произошло с ними. Если, конечно, сумел бы их найти.

И, так как на то была воля Божья, он нашел их.

Бернард Готтлиб Рейнхардт вернулся домой уже не тем человеком, который с чувством гордости отправлялся на войну, а чужестранцем, сломленным, страдающим и мучающимся от невыносимой тоски, и ничто не могло вытащить его из пучины беспросветного отчаяния, в которую он погрузился. Даже алкоголь не мог притупить острую боль, с которой он прожил остаток своих дней.

Корбан что-то сказал Лиоте, и она смущенно посмотрела на него, с трудом оторвавшись от своих воспоминаний, в которых увязала как в трясине.

— Ваш муж, миссис Рейнхардт. Как он зарабатывал на жизнь?

— О, он многое умел. Сначала красил дома. Затем научился мастерству сухой кладки, после чего его взял на работу кровельщик. Можно сказать, Бернард перепробовал так много разных занятий, что стал мастером на все руки. Вам следует заглянуть в помещение под гаражным навесом. Когда мой муж перестраивал его для своих родителей, он все делал сам, даже водопровод.

Лиота посчитала ненужным рассказывать о том, что Бернард не задерживался больше года на одном месте. Всегда что-нибудь происходило: начинались душевные муки, вспыхивала ссора, не устраивала оплата, попадал под сокращение в связи со снижением производства или просто сам увольнялся.

— Через какое-то время его начали приглашать для выполнения разовых заказов. Немного того, чуток этого. За что бы он ни брался, он все делал на совесть.

Энни внимательно посмотрела на бабушку с лестницы. Когда она улыбнулась, Лиота заметила в выражении ее лица нечто такое, отчего ей неудержимо захотелось плакать. Возможно, Эйлинора сказала больше того, в чем Энни могла признаться.

— Имея такую работу, невозможно накопить денег на достойную старость, — заметил Корбан.

Лиота поджала губы. Выходит, по его мнению, Бернард оставил ее без каких-либо средств к существованию. Да, именно так и было, но она не любила заострять на этом внимание.

— Деньги не единственное, что есть в этой жизни, молодой человек.

В ее планы вовсе не входило распространяться по поводу финансовой несостоятельности Бернарда как отца или как мужа. Он сделал все, что было в его силах.

— Я ничего не имею против вашего мужа, миссис Рейнхардт.

Глупый мальчишка все еще одержим своим проектом, собирает факты, делает предположения. Все неправильные.

— Дело в том, что мы никогда не разговаривали на эту тему. — вспылила Лиота. — Время было другое. Большинство людей нашего поколения работали до шестидесяти пяти и семидесяти лет или пока могли стоять на ногах. Некоторых выбрасывали на улицу за месяц до того, как они должны были получить пенсионное пособие. Бернард умер в 1970 году. И не спрашивайте меня, отчего он умер. Вскрытия я не требовала.

Корбан вздрогнул, и Лиота опустила глаза, глубоко сожалея о том, что была слишком резкой. Потом она вздохнула и снова посмотрела на него.

— Есть вещи, которые вы никогда не сможете понять, Корбан, а у меня нет сил объяснять их.

Он нахмурился, всматриваясь в ее лицо. Впервые она заметила его сочувствующий взгляд, и ее губы тронула едва заметная улыбка.

— Все это оказалось не так просто, как вы предполагали, да? Ну, я по поводу вашего проекта.

— Нет, не просто.

— Что с тобой? — спросила Рут, как только Корбан вошел в квартиру.

— Занимался физическим трудом, — недружелюбно ответил он и рухнул на старенький диван. Он был обессилен, перепачкан грязью и страшно раздражен. Оглядевшись, немного успокоился. Ведь он ожидал, что вернется в полный кавардак, но Рут, видимо, не сидела сложа руки. Ковер вычищен, диванные подушки взбиты, кофейный столик сиял чистотой, на этот раз на нем не было столь привычного после женских сборищ мусора. — Что случилось? Вы отменили встречу?