Георгий Левченко - Сон разума

– Исправить?! Сейчас вот прямо так и начну вам всем тут угождать, и побоку мои собственные желания, – ответил Фёдор, разрезая свою порцию курицы, от которой ещё шёл пар. – Если я чего-то не хочу делать, я этого делать не буду, и не надо за меня думать, мне лучше знать, что этот брак кончился бы ничем как и предыдущий. – В юности он был довольно податлив в мелочах, но своеволен и упрям там, где речь заходила о чём-то существенном, по крайней мере, если ему это таковым казалось; родители переглянулись.

– Характер, конечно, вещь нужная, – несколько осадившись, сказал отец, – просто есть большие сомнения, что ты сам знаешь, чего хочешь. – Было совершенно очевидно, что они с матерью много об этом говорили.

– Нет, ты не подумай, сынок, мы ещё подождём, мы за тебя волнуемся, ведь при всех проблемах дети – это очень хорошо. Знаешь, как ты нас в детстве радовал, вроде бы и наш, но уже совсем отдельный человечек, да такой славный, свои сужденьица, взгляд на мир, вопросы постоянно задавал, даже иногда такие, что и родителей в тупик ставил детской рассудительностью, а мы и рады – вот, значит, подрастает. Игрушки тоже было приятно покупать и потом смотреть, как ты им радуешься, улыбаешься во весь ротик, ножками от счастья топаешь, даже не стараясь скрыть удовольствия. Да сколько таких моментов вспомнить можно, не перечесть. Я ведь хочу, чтобы и ты был счастлив, тебе и самому ребёнок нужен, только ты этого почему-то не понимаешь. Не надо, не злись, может, и понимаешь, только не нашёл пока достойной девушки, я ведь ничего. Но согласись, одному же плохо, даже вдвоём одним плохо, – тут она немного запнулась. Судя по всему, в последнее время они с отцом начали часто ссориться; последовала пауза, во время которой все трое молча жевали.

– Я ему уже сказал, что мы дачный дом хотим перестроить.

– Да, – рассеяно подтвердила она, и отец опять начал излагать свой план, будто желая кого-то постороннего в чём-то убедить, а мать только поддакивала.

«Неужели его так задела эта неудача?» – пронеслось у Фёдора в голове.

Когда их неспешная трапеза окончилась, он безо всяких сантиментов отрезал:

– Ну, всё, засиделся я с вами, а мне ещё кое-что сделать сегодня надо. – Фёдор встал из-за стола, вытирая рот салфеткой. – Как поедешь, дай знать, чтобы я не волновался, и если что надо, не стесняйся. Сам, конечно, не помогу, но оплатить сумею.

– Да нет, деньги не главная проблема, а вот руки бы не помешали, это ж само по себе очень даже интересно, надо только попробовать.

– Ты заходи к нам, сынок, сам понимаешь, рады мы тебе всегда. А вот насчёт Настеньки… Ладно, ладно, что уж теперь, не буду.

Прощаясь, они как будто немного стеснялись друг друга, у всех на душе было по-своему не по себе. Время вечернее, на горизонте нехотя засобирались тучи, Фёдор шёл, глубоко задумавшись, с ощущением полной незавершённости внутри, видимо, некоторые слова его родителей всё-таки достигли цели. Когда кондуктор протягивала ему сдачу от оплаты за проезд, он долго и рассеяно на неё смотрел, потом, спохватившись, взял деньги, и тут вдруг в голове у него возникла мысль: «Интересно, а кто из них умрёт первым?» Он будто её и не заметил. Весь остаток вечера просидел один дома, жалея всех вокруг и себя заодно, делать ничего не хотелось.

03.05 Никак не оставляет мысль, что все события в моей жизни есть ни что иное, как упущения со стороны воли – звучит довольно расплывчато, да ещё с ребячеством, но вполне правдоподобно. Попытаюсь сформулировать, что это означает.

Перед глазами проходит ряд бессвязных воспоминаний, я предчувствую в них общий смысл, но выразить его не могу – фантазия, наитие и ничего более. В общем всё по-порядку. Помниться, на определённом этапе взросления, ещё подростком, я искренне полагал, что прекрасно представляю себе своё место в жизни, но, когда дело доходило до содержания, оно виделось очень смутно, многое полагалось само собой разумеющимся, без дальнейших обсуждений и конкретизации. Незавершённость заключалась в том, что, не задумываясь, чем следует заниматься в будущем, я, как мне казалось, прекрасно понимал, каким образом стану действовать, всё остальное – безразлично, ему предоставлялась абсолютная свобода от моей личности. Проще говоря, жизненный путь виделся мне не как ряд определённых обстоятельств, а как набор правил, по которым я буду себя вести. Именно себя я ставил на первое место, именно от меня, как полагал, зависит то, что и как со мной будет происходить. Иллюзия подчинённости реальности субъективным принципам – вполне естественное состояние юности, ограниченности суждений, недостатка опыта и проч., но у меня она носила фанатичный характер, а хуже всего то, что я до сих пор так и не избавился от остатков мелочного самолюбования. Слишком ли сознательно я превозносил собственную персону, или оно явилось следствием стечения разрозненных чувств, теперь уже неясно, но его содержание до сих пор не отстаёт от моего мироощущения ни на шаг. Забегая вперёд, отмечу, что некоторые мои действия на протяжении всей жизни несли отпечаток слепого юношеского эгоизма, но, с другой стороны, положа руку на сердце, если отбросить незрелые фантазии, можно сказать, что я был вполне цельным человеком, по крайней мере, так кажется на первый, второй и какой угодно взгляд. Судя по всему, именно поэтому сложно от него избавиться.

Значит личность моя сложилась давно, причём однобоко, по-дурацки и крайне неполно, а всё, что привнеслось в неё после, имело характер лишь внешнего дополнения. И немного о фантазиях: то, что они завлекали меня в недосягаемые, но крайне претенциозные дали, никак не сказывалось на том, каким я видел окружающий мир, и таким образом стали лишь дополнением, возрастным довеском, который и исчез в надлежащее время, вследствие чего романтизм молодости приобрёл у меня схематичный, будто и неживой характер, был только потому, что должен, просто так, для галочки.

А что потом? Когда возникала необходимость конкретных решений, я не заботился об их сути, более того, они принимались походя, я проходил мимо возможностей, которые в них заключались, не задумываясь об их важности. Общее направление хоть и существовало, но тоже навязывалось извне по остаточному принципу, а потому наитривиальнейшее из всех. А, собственно, почему нет? Сам я никаких интересов не проявлял, мне всё, ровным счётом всё казалось чем-то посторонним, казалось, что оно скоро пройдёт, и вот-вот начнётся настоящая жизнь, жизнь, по большому счёту, соответствующая моим субъективным представлениям о ней, моей личности, моему характеру. Но и её я не искал, а просто ждал, перекантовываясь сначала в школе, потом в институте, наконец, на работе, и головы не в состоянии поднять, чтобы посмотреть, подходит она или нет. Нет, так и не подошла. Благо, что я добросовестный человек, умею исполнять обязанности, и, когда надо, на своём настоять, а то валялся бы сейчас пьяный под забором, обиженный на весь мир за то, что он меня не понял, присочинил бы себе любовь к людям и свято в неё уверовал. Вот смеху бы было. Впрочем, ладно, не об этом сейчас. Дело в том и заключалось, что я не имел собственного содержания, а если и имел, то оказался не способен предать ему реальности. Но каково оно могло быть? какую получить реальность? Ну что ж, можно поговорить и о призвании, точнее, о его полном отсутствии.