Георгий Левченко - Сон разума

– Знаешь, у нашей сотрудницы такое несчастье, дочь под машину попала.

– На совсем?

– Да ты что! нет, слава богу, живая, только с ногами что-то очень плохо.

– Она молодая?

– Кто? – Настя посмотрела на Фёдора с туповатым недоумением.

– Дочь, кто, – он слегка ухмыльнулся, – что-то ты сегодня из темы выбиваешься.

– Лет 16, по-моему, где-то около того.

– Тогда ноги ещё нужны.

– Я не о том. У тебя знакомый врач есть в соседнем подъезде, может, ты чем-нибудь поспособствуешь? Он вообще хороший или так?

– Это не важно, он онколог, и, по-моему, ни в чём, кроме аппарата для облучения, не разбирается, так что нет. А как же её так угораздило?

– Жалко. Ну, мать говорит, что та переходила дорогу, прямо у своего дома, кажется, а там её какой-то парень поджидал, на противоположной стороне, она не хотела с ним встретиться, да поздно заметила, повернула назад посреди перехода, а сзади уже машины поехали, так сразу и попала. В общем целая драма вышла.

– Уж представляю себе. А он, небось, теперь к ней в больницу рвётся.

– Вот таких подробностей я не знаю.

– Странно, а то вы обычно любите всякую романтическую чушь размазывать.

– Сам же первый начал, – улыбаясь, ответила Настя.

– Смотрела бы по сторонам, – Фёдор немного на неё раздосадовал, – цела бы осталась, и вообще, может, не так всё было, а она просто глупость свою хочет оправдать, – прибавил он с мелочным сарказмом. – В любом случае, это же какой рассеянной надо быть, чтобы машину сзади не заметить и по такой глупости в больницу попасть? Молодость молодостью, а головой надо думать всегда.

– Тебе смешно (ему было совсем не смешно), а у людей горе, – попыталась резко оборвать она, чувствуя, что тот начал фамильярничать, будто всё это понарошку.

Следующая тема, которая подвернулась ей под руку, была её излюбленной. Настя долго и упорно рассказывала, какая у них начальница всё-таки дура и в чём-то там совсем элементарном вообще не разбирается, чему Фёдор немного усмехнулся про себя, однако почти не слушал, он был занят новым радостным ощущением, незаметно прокравшимся в его сердце. Потом, когда она на мгновение остановилась, видимо, подыскивая ещё какую-нибудь гадость, которой сможет аргументировать глупость своей начальницы, нехотя спросил:

– Так у вас там коллектив совсем женский, что ли?

– Да, специфика такая. Мы, конечно, и рады были бы, но не идут мужики к нам. А что, ты раньше не знал? Есть там, правда, один молодой парень, то ли курьер, то ли помощник чей-то, а, может, и то, и другое, бегает постоянно куда-то, точно не знаю, не из нашего отдела. Довольно, кстати, симпатичный.

– Знаем мы таких симпатичных, прибавь ещё милый и забавный для полной комплектности, – ответил Фёдор рассеяно и безучастно, либо, по крайней мере, сделал вид, что его это совсем не интересует. Когда Настя поняла, что никакого особого эффекта не получила, тут же продолжила:

– Он одной нашей девушке нравится, которая только из института пришла, я тебе рассказывала, помнишь? на практику, та, что цветными ручками у себя в блокноте каждый шаг расписывала, мол, «3 раза нажать большую зелёную кнопку с перечёркнутым кружочком, чтоб протянуть в факсе ленту» и т.п. – так смешно. Вот. Он её, кажется, совсем не замечает, просто комедия какая-то. Как ты думаешь, может, нарочно, цену себе набивает?

– Прямо так я тебе и сказал, ты многого от меня хочешь, я же про них ничего не знаю. Единственно, мужчины обычно цены себе не набивают, иллюзии им тут ни к чему.

– Да-а, ты прав, – улыбаясь, протянула она, на чём и эта тема была исчерпана.

Настя сильнее к нему прижалась и не надолго замолчала, машинально пощипывая край его майки и постукивая носком левой поджатой под себя ноги по ламинату, которым был застелен пол на балконе. Когда минут через пять тишины закат почти угас, она впала в лёгкую мечтательную задумчивость, ей захотелось сказать что-то очень важное, очень личное, но она не смогла, а только спросила:

– Я вот никогда не понимала, а чего же ты хочешь от жизни, а?

– Не знаю, теперь не знаю, – это немного смутило его спокойные размышления, ведь доселе Настя не задавала подобных вопросов.

– Пора бы уже, – усмехнулась она, слегка потормошив пальчиками его залысину на макушке, довольная, что сказала нечто, поставившее Фёдора в тупик. – А я, кажется, знаю.

– Странно, чего вдруг ты об этом спросила, да и что у меня осталось от жизни-то?

– Да ты что! – Настя посмотрела на него так, будто её взгляд должен был сразу его в чём-то убедить. – У тебя ещё очень многое впереди.

Уже совсем стемнело; хоть балкон и был полностью остеклён, но лавочка, обитая сероватым дерматином, на которой они сидели, крепилась прямо к стене, и спине становилось холодновато, да и разговор иссяк. Настя через пару минут, вздохнув, нехотя встала:

– Ладно, пойду-ка я посуду помою.

А Фёдор, выкурив напоследок 2 сигареты, отправился смотреть телевизор.

22.04 Кажется, завертелись шестерёнки. Конечно, не сразу в полную меру, но настроение сильно переменилось. Весь день, хоть совсем не выспался, присутствовало ощущение прилива сил и вместе с тем стойкого внутреннего равновесия (даже на работе никому не удалось вывести меня из себя), которое, наверно, можно сравнить с приятной лёгкой усталостью после небольших физических усилий только в душевном смысле. Вдруг раскрылось, посветлело сердце, и многое просто отошло на второй план. Я просто зациклился на одной мысли, стал слишком себя жалеть, от чего впал в тяжёлое оцепенение. Каково содержание этой мысли, остаётся пока загадкой, ну и бог с ней, занятно только, что именно она вывела меня на ощущение «лёгкости бытия», чему немало поспособствовала и одна из моих отрадных способностей быстро переключаться с неприятных пустых ощущеньиц на мелкую, но конкретную заботку, трудясь над которой, из головы выветривается всякий вздор. В любом случае, я честно не ожидал такого скорого действия моих вечерних «упражнений», книжонка-то не соврала. И как бы патетично то не звучало, но у меня есть уверенность в завтрашнем дне в полном смысле этого слова, будто развеялась пугающая неизвестность, и ты сам всё контролируешь, не ожидая никаких неприятных случайностей. Оптимизм этот, наверняка, преждевременный, но он мне сейчас очень нужен, так что, если бы голова немного не побаливала, было бы совсем идеально. Но это я уж слишком многого хочу.

Среди лёгкой кутерьмы в уме можно выудить и кое-что определённое: со всей уверенность и прямотой могу заключить, не много не мало, что я обычный, нормальный человек со слегка, быть может, ненормальной жизнью. Вывод довольно простой, даже тривиальный (а сейчас я не боюсь тривиальности), по сути, чтобы его получить, ходить далеко не надо, следует всего лишь взглянуть на свою жизнь со стороны и увидеть, что в ней, очевидно, нет ничего выдающегося ни в хорошем, ни в дурном смысле. Однако он (вывод) может быть ценен исключительно своей непосредственностью, тем, чтобы можно было придти к нему без фальши и двусмысленности, а иначе получится, что ты сам себя обманываешь. Лишь в юности имелись у меня кое-какие метания, но у кого их не было, ведь на то она и юность, чтобы казаться неопределённой, недосказанной, недоделанной, чтобы самому не понимать и не замечать свою жизнь, а относиться к ней как к непреложной данности и с полным сознанием собственной правоты совершать глупости столь же невообразимые, сколь и ничем не чреватые. Но теперь я думаю и действую так, как от меня требуют конкретные обстоятельства, и пусть сие немного неправда, в данный момент я готов простить себе и это.