Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Поначалу она верила зловещим предсказаниям Оли.

И даже Вера, которая так рьяно готовила нам ложе в Большевике для плотских утех и пролития потоков сладострастья, неопределённо пожимала плечами – про него такое рассказывают!

Так что первые наши встречи в Нежине не слишком обнадёживали и у меня даже закралось сомнение, что случившееся в Большевике не более, чем «колхозный» роман, в котором дочь преподавательницы попросту использовала меня.

Спустя какое-то время ко мне в общагу пришла Аня, однокурсница Иры, и сказала, что та ждёт меня в их комнате филфаковского общежития на площади.

Кляня себя за мягкотелость и всякое отсутствие мужской гордости, я отправился туда.

Ира лежала на одной из коек, почему-то без кофты, но в, как всегда, красивом женском белье. Девушки тактично оставили нас одних.

Я присел на койку рядом с ней, стараясь не подавать вида насколько пленён красотой её торса и странно бледного лица.

Она сказала, что у неё была беременность и молодой хирург-гинеколог сделал ей аборт на дому под наркозом.

Аборт под наркозом? На дому? Молодой?

( … некоторые мысли лучше не начинать думать, а если уж начал, то, по крайней мере, не додумывать до конца…)

К моей любви добавились чувства вины и сострадания. Я ничего не мог с собой поделать, обнял её за плечи и, приподняв с подушки, прижал к себе.

– Я люблю тебя, Ира. Всегда знай, что я тебя люблю.

( … и вот опять я упираюсь в несвоевременность своего рождения. Веду себя как древний грек, во времена которых именно женщины отвечали за контроль рождаемости. Притирания там всякие, амулеты.

А в нынешний просвещённый век слабый пол нам уже на голову сел и ножки свесил, причём продолжает прикидываться слабым…)

В дополнение к недоразумениям из-за плотной опеки подруг, у нас на первой стадии любви никак не складывались половые отношения.

То есть условия для отношений имелись. Без проблем.

Стоило Ире прийти в 72-ю и мои сожители-первокурсники по собственному почину отправлялись на первый этаж общаги – переключать каналы телевизора или сидеть в буфете над бутылкой лимонада.

Проблема коренилась глубже…

Не сразу, но я заметил, что после наших занятий любовью у Иры портилось настроение и по дороге от общаги домой она говорила со мною о грустном.

Как грустно, когда по стадиону, куда ты два года ходила на лёгкую атлетику, ветер тащит осенние листья, а ты знаешь, что тебе тут уже больше не бегать – ты зашла попрощаться после растяжения связок.

Как грустно, когда за праздничным столом твои родители настолько увлечены выяснением своих отношений, что и не замечают, что ты берёшь со стола уже третью тарелку и не спеша позволяешь ей упасть на пол, где валяются осколки двух предыдущих – бздынь! – прежде, чем мама с папой наконец обернутся к тебе…

Дальше – больше.

Смена настроения переросла в прямой саботаж.

Как ещё назвать, если в конце акта партнёрша выдёргивается из-под тебя?

Мне стоило немалых усилий, чтобы добиться признания – причина непостижимого поведения в явственных позывах к неудержимому мочеиспусканию.

( … да здравствует наша советская система образования – самая лучшая система в мире!

Деревенских жителей она не смогла искалечить до такой степени – спасало непосредственное наблюдение естественных фактов жизни. Там девушка с одного взгляда определит с чем ты на неё лезешь. Но в городе?

В конце учебника анатомии за 8-й класс среди цветных иллюстраций имелось изображение мужского члена, деликатно прикрытого выпущенными кишками, на общей схеме внутренних органов.

Картинки в конце книги дети проходили самостоятельно – за весь учебный год класс успевал дойти лишь до половины учебника.

Откуда же бедной дочери преподавательницы знать разницу между оргазмом и мочеиспусканием?..)

Не знаю, помогли ли мои настойчивые просьбы довериться своему собственному телу, которое мудрее чем она.

Во всяком случае, выдёргиваться перестала.

Все эти мучительные кризисы в отношениях требовали восстановления сил и рихтовки ущемлённого самоуважения, что и привело к возникновению Светы, которая жила в общаге, и Марии, которая в общаге не жила, но туда приходила, а иногда я ходил ночевать к ней.

Несмотря на то, что Света училась на биофаке, в общаге она жила на пятом этаже.

В ходе одного из визитов с пятого на третий, её покорила моя сдержанность.

Я как раз вернулся с провожания Иры в подъезд её дома и мне сказали, что в 74-й на столе есть куриный суп.

Одно из преимуществ студенческой столовой в том, что после неё ты в любое время суток найдёшь в себе место для куриного супа.

Я зашёл, включил свет. На одной из коек лежала девушка не делавшая тайны из того, что кроме простыни на ней ничего нет.

На столе стояла кастрюля, а при ней пара ложек. Под крышкой оказался суп – порции две. Остывший, но куриный.

Я обтёр ложку, сел на свободную койку и начал есть.

Девушка с простынёй запротестовала, что свет мешает ей уснуть.

Выключив свет, я распахнул дверь, поскольку есть суп в темноте неудобно и доел его в отсветах от коридорного светильника. Вкусный суп, мне понравился, хоть и остывший.

И я ушёл.

Зализывать раны после мук с Ирой я подымался на пятый этаж. Света просто создана для этого.

Небольшого роста, в мальчишеской стрижке, с грудями от «Playboy».

Она была хороша по всякому, но фирменное её достоинство это – минет.

А ещё она буквально теряла голову от прикосновения к её соскам.

Счастливый дар природы – и ей хорошо и тебе тоже.

Помимо физиологических проблем – наследия советской школы – у меня с Ирой порою возникали непримиримые идеологические разногласия.

В институте устроили субботник. Наш курс в Графском парке сгребал опавшие листья в большущие кучи и мы с Игорем Рекуном их поджигали.

После перевода «Челюстей» я знал, что сжигание листьев на открытом воздухе это преступление против земной атмосферы; там есть эпизод на эту тему, но разве тут что-то докажешь?

– Сергей, не ломайся! Все так делают. Мы не в Америке.

С волками жить – по волчьи выть. Когда Графский парк утонул в белом дыме, мы разошлись.

Возле Старого корпуса я увидел девушку в спортивке. Она меня сразу чем-то привлекла.

Даже не знаю чем. Широкая белая косынка на шее, в большой чёрный горошек, это понятно. Но не только ведь этим. И не кедами же.

Подхожу ближе – ё-моё! – так это же Ира!

И я до того расчувствовался, что сразу рассказал, как только что в неё заново влюбился.

– Ты не знал, что это я и – влюбился?

– Да! Представляешь?

– Как ты мог!

– Так в тебя же…

– Ты не знал, что это я!