Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Деревца дружно разрастались и буйно устремлялись вверх, превращаясь в плотную стену, которую, разумеется, необходимо прореживать в ходе селекционной выбраковки.

С улицы эту стену не видно, но от соседей ничего не утаишь.

Соседка справа спросила мою мать о назначении выращиваемой культуры.

Мать ответила, что конопля обильно производит семечки – такие маленькие, круглые – и на Базаре их просто с руками рвут любители канареек, на корм своим пернатым певуньям.

Ах, до чего изобретательна материнская любовь!

Я б в жизнь не догадался прогнать такую дуру; наплёл бы что-нибудь о компрессах и ножных ваннах от варикоза с отложением солей.

А это было бы ошибкой, потому что на Посёлке канареек никто не держит, а ветеранов труда с подорванным здоровьем сколько угодно.

Излишняя реклама может нанести урон деловой деятельности.

Кстати, вопрос задавала жена ограбленного соседа, который помимо пенсии пристроился ещё и сторожем в ПМС.

( … и в этом нет моей вины, что сокращённое название Путевой Машинной Станции совпадает с аббревиатурой предменструального синдрома…)

Особых угрызений совести я не испытывал – на его грядке после грабительского налёта осталось вполне достаточно, чтоб он дотянул до следующего сезона.

( … это лишь теперь, ретроспективно, возникает мысль о возможности наличия у него своих клиентов с канарейками…)

К тому времени минуло уже несколько лет, как мать моя перетрудоустроилась из КЭМЗа в Рембазу, где занималась комплектацией не знаю чего для вертолётов.

Физически работа её не изнуряла и, вернувшись домой после рабочего дня, она частенько делилась новостями об отношениях в коллективе комплектовки, где трудились одни только женщины за исключением начальника и мастера.

На работе она исполняла роль конфликтотушителя и забавлялась игрой в комплименты. То есть, сказав кому-либо очередную приятность, она её засчитывала себе как очко.

( … нужна хорошая школа, чтобы одаривая комплиментами не скатиться в повторение уже сказанного…)

Иногда начальник комплектовки крутил головой, приговаривая:

– Вот ведь жидовка! И тут умудрилась.

А мать моя радостно смеялась ему в ответ, смеялась и дома, пересказывая свой новый зачётный комплимент.

Мой брат Саша работал в ПМС – ездил с бригадой менять шпалы и трамбовать под ними гальку вибратором типа «штопка» на перегонах железнодорожных магистралей.

Только он один из всех рабочих бригады имел среднетехническое образование с железнодорожным уклоном.

Наша сестра Наташа, пока нет работы, водила мою дочь Леночку в детский сад-комбинат и обратно.

Меня же, по ходатайству отца в отделе кадров Рембазы, до конца лета временно приняли туда в строительный цех.

В Рембазе я ломал и строил какие-то стены вместе с тремя постоянными рабочими.

Самым трудным было дождаться пока подвезут цементный раствор.

Заработок составлял фиг да ни фига, но и работа – где сядешь, там и встанешь.

От нечего делать я снова оброс бородой и рабочие Рембазы окрестили меня Фиделем Кастро. Отцу моему это нравилось, скорее всего оттого, что Фидель был его одногодком.

Когда кончалось курево я ходил стрелять у отца.

Он работал слесарем в цеху с культурным режимом, где курить можно лишь в отведённых для этого местах, типа открытой беседки во дворе.

Отец пользовался в цеху уважением за свои золотые руки и за готовность показать как что делается.

Когда видишь, что человек и сам мается и работу мучает, можно втихаря посмеяться, да и пойти дальше. Мой отец не таков, он не терпит безграмотности.

Постоит в сторонке, болезненно дёргая щекой, подойдёт, возьмёт инструмент – покажет.

– Ну, что ж тут такого заумного?

Поэтому его и уважали и не обижались, что он бурчит:

– Всё-то у вас си́кось-нáкось! Чему вас только учат?

Многие рабочие Рембазы пришли туда из близлежащего села Поповки и в «бурсах» не обучались.

Поповка настолько интегрировалась с Рембазой, что в селе попадались изгороди с применением вертолётных лопастей. Списанных, конечно.

Но одно дело, если лопасть примотана проволокой и совсем другой коленкор, когда она аккуратно приболтована на креплении подсказанном дядей Колей.

В необлицованной половине хаты на Декабристов 13 проживала пенсионерка тётя Зина.

Она заплетала полуседые волосы в крепкие девичьи косы и подвязывала их крендельками. На крыльце её, у двери, большую часть года висела жёлто-высохшая круговая коса с вплетёнными в неё луковицами.

В жизнь двора хаты тётя Зина не вмешивалась и всем улыбалась.

Весной, по указке отца, мы с братом вскапывали её часть огорода.

Когда-то она очень дружила с Ольгой и затаила на меня обиду из-за развода, но всё равно улыбалась.

Жилплощади в нашей, облицованной, половине хаты хватало всем – три комнаты, кухня, веранда плюс летняя комната во дворе, под одной крышей с сараем.

Среди обитателей этой площади одна только пятилетняя Леночка была некурящей.

Все, за исключение Наташи с её «Столичными» по 40 коп., смолили «Беломор-канал» за 22 коп.

Сестра однажды подсчитала, что в семье на курево за месяц уходит 25-30 руб.

Лето кончилось и перед моим первым отъездом на четвёртый курс англофака, мать моя спросила, может я всё же привезу и познакомлю с ней нежинскую Иру?

Об Ире она знала от Наташи и из последующих расспросов у меня. Она её даже и видела – на общей фотографии с борзнянской свадьбы.

Снимок был сделан в фотоателье райцентра, где гости и родственники молодых стояли в три ряда на скамейках нисходящей высоты, позади жениха и невесты на стульях.

Мать попросила показать которая там Ира, а я ответил:

– Сама найди.

На снимке рядом со мной стоят три девушки, а Ира в диагонально противоположном углу. Палец матери тронул её лицо.

– Она?

Я чувствовал, что ей почему-то ужасно не хочется, чтобы это оказалась она, но я не мог соврать матери:

– Как ты угадала?

– Не знаю.

( … первым произведением в прозе на украинском языке явилась повесть «Конотопская ведьма» Григория Квитки-Основьяненко, написанная в 1833 году.

Спроси «почему?» и тебе любой ответит «не знаю»…)

Поэтому в сентябре, вслед за безмятежным летом 1977-го, последовало знакомство твоей матери и бабки.

Конечно, Иру я и до этого привозил в Конотоп, знакомил с местным высшим светом.

Мы побывали в Лунатике, где в честь её приезда прошли показательные гладиаторские бои на паркете, мне даже пришлось, на всякий, загородить её собою возле сцены.

Потом Лялька повёл нас на хату своего кента, у которого в шкатулке сделанной из человеческого черепа он хранил травку «инвалидка», по имени поставщика.

Кент проживал на четвёртом этаже со своей кошкой и швырял её обо что попадя.