Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Ух, ты! А я и не знал, что на меня такое досье скопилось…

Или, вот написанное мною напоминание в профком:

«Три месяца назад я подал заявление в квалификационную комиссию СМП-615 с просьбой о повышении мне разряда по специальности каменщика. Но до сих пор комиссия ни ухом не ведёт, ни рогом не шевелит.»

Профком дружно грохнул хохотом; начальник, повинуясь стадному рефлексу, тоже подхохотнул, не понимая что тут смешного.

И вообще со мною опасно даже находиться рядом, я на объекте руки под плиту подкладываю!

Это факт.

В тот день нас было четверо: мастер Каренин, плотник Иван, крановщик Виталя и я.

Солнце играло на мартовских снегах строительных угодий, где мы начинали новый объект.

Блоки фундамента уложены были в котлован ещё с осени, а потом всю зиму Иван приходил сторожить объект с 8 до 5.

Приходил, включал в вагончике электотэн и смотрел на белые сугробы за окном, или на портреты шлюховатых красоток из цветных журналов, которыми оклеил все стены.

В тот мартовский день он стал моим подсобником.

Всего-то и надо было поднять четыре ряда кладки в короткой стенке будущего подъезда, для монтажа обрубка плиты над входом в подвал под будущей лестничной площадкой первого этажа.

Стоя на риштовке между блоков фундамента под будущие стены, я поднял два невысоких столбика по краям кирпичной стенки и зачалил шнýрку, чтобы положить эти четыре ряда для опирания плиты. Работы на полчаса, а до конца рабочего дня час с небольшим.

Однако, Витале-крановщику не терпелось спуститься со своего насеста в кабинке башенного крана, чтоб поиграть с Иваном в карты до пяти. Вот Виталя и покричал сверху плотнику скорее зацепить обрубок бетонной плиты предназначенной для монтажа. Одним боком ляжет на блоки под поперечную стену, другим на поднятые мною столбики – поедят! А пропуск потом заложат, по ходу строительства.

Я попытался объяснить Ивану, что именно сейчас самый удобный момент закончить эту кладку. Если сейчас оставить, потом придётся корячиться в три погибели под плитой будущей лестничной площадки, втискивая кирпичи под смонтированный обрубок.

Пусть лучше подаёт раствор и я закончу за пятнадцать минут, работая с таким удобством.

Виталя для Ивана оказался дороже логики, он пошёл и зацепил стропы, как тот сказал.

Крановщик сделал «вира» грузом, развернул стрелу и понёс ко мне обрубок – положить как он хотел. Он кричал мне скорей настелить раствор на столбики, не то бросит плиту насухо – и так пойдёт.

Вместо раствора я положил на столбик руку, чтоб он не исполнил своего намерения.

Виталя темпераментно матерился из своего скворечника наверху, беспрерывно звенел звонком крана и подносил груз всё ближе.

Вобщем, это была лобовая атака двух самолётов друг на друга: кто уступит – трус сопливый.

Когда бетонному обрубку до руки оставалось около метра, мастер Каренин очнулся от наблюдения за схваткой двух ассов и заорал Витале отвести плиту в сторону.

Там она и висела на стропах, пока я заканчивал кладку как положено.

Мастер Каренин стоял на блоках у меня над головой и спрашивал:

– Зачем ты это делаешь, Сергей? Он же мог и раздавить, у него дури хватит. Остался б ты калекой.

– Каренин, у меня и так вся жизнь поломатая. Всё, что осталось – это работа. Не хочу, чтоб из неё сопли делали.

– Кого?– спросил Иван, стоя на блоках другой стены, у меня за спиной. – А шо это она у него поломатая?

– Это кому что на роду написано,– пояснил ему мастер Каренин.

Я заканчивал последний ряд, типа, занят, но не встрять в прекраснословную беседу не мог:

– Чтоб у него рука отсохла, у писателя этого.

Каренин с Иваном враз умолкли. Мастер как-то съёжился и отвёл глаза.

И именно в тот момент, жмурясь от лучей предвечернего мартовского солнца и настилая раствор для монтажа плиты на готовую стенку, я впервые подумал, что события нашей жизни определяются и происходят так, как мы сами о них расскажем в своей дальнейшей жизни. Неважно кому, неважно устно, или письменно…

( … опаньки!

Выходит тем проклятьем я пожелал, чтоб у меня рука отсохла?!..)

Мы с Иваном смонтировали обрубок. Виталя слез с крана и успел ещё пару раз сыграть в карты до выхода на шоссе, откуда нас забирала наша «чаечка».

Вскоре я забыл про этот случай, а вот начальник пришил в досье.

– И все вы знаете сколько раз его увозили в психбольницу. Но самое главное – он злостный нарушитель трудовой дисциплины. Три прогула за один лишь текущий год! Поэтому моё предложение – уволить его за систематические прогулы.

Всё верно – два дня в Москву за паровозиком для Андрея, один день в Киев, в книгоиздательство «Днiпро».

Я сознавал, что совершаю прогулы, но в СМП-615 немало кто имеет по неделе прогулов, а пара чемпионов и до двадцати дней.

Вот что я посчитал гарантией дозволенности не выходить на работу целых три дня – их нарушения прикроют мою задницу.

Ан, нет! Дисциплина прежде всего.

И вот, после пяти ежегодных записей в мою трудовую книжку про объявление мне благодарности и награждении меня почётной грамотой, 18 октября 1985 года, зав отдела кадров СМП-615, А. Петухов, таким же почерком написал в ней, что я уволен по статье 40-й – прогул без уважительных причин.

Участники заседания профкома проголосовали «за» предложение начальника – против, воздержавшихся нет.

Впоследствии, они сказали, что я сам виноват. Мне следовало встать, снять шляпу, повиниться и меня простили б.

Отчего я до конца остался наблюдателем и не выступил с самозащитной речью про чужие прогулы и моё искреннее раскаяние?

Надоело.

Пришла пора искать новые точки приложения для моего экспериментализма.

К тому же, летом был сдан 100-квартирный дом. Каменщица из нашей бригады, Нина – толстуха с мохнатой родинкой на щеке, получила в нём квартиру.

Она поступила в СМП-615 за пару месяцев до сдачи дома, и, получив квартиру, вскоре уволилась.

Я пошёл в отдел кадров и спросил у Петухова: какая у меня очередь на получение квартиры?

Он ответил, что я – тридцать пятый.

Это невозможно! Шесть лет назад я был двадцать четвёртым!

Он ответил, что с тех пор сменились три начальника и на работу принимал меня не он – в бумагах написано, что я – тридцать пятый, и у него других данных нет.

Прощай, любимый поезд! Прощай, бригада!

Вагончик я не стану поджигать, хоть из него пропала моя гитара, принéсенная на день рожденье Грини.

Когда последняя запись в трудовой книжке гласит – «уволен по статье», то это, типа, волчий билет – нигде не принимают на работу.

Однако, в Конотопе есть предприятие, где волков не боятся, это «Тряпки», они же фабрика вторсырья.

Там, с учётом моей специальности, меня приняли рабочим капремонта.