Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

В ту ночь кукушка в ходиках на кухне сошла с ума и выскакивала со своим «ку-ку» каждые две минуты, и вот уже кукует шесть и сейчас Оля встанет собираться в школу, и мне пора по-быстрому одеваться и уходить, пока не вернулась тётя Нина …)

Конечно, мы позволили себе хоть и не всё, но чересчур много.

Мы зашли слишком далеко и нам не осталось пути обратно.

Просто провожаниями уже не отделаться. Объятий с поцелуями слишком мало.

Но где?

И когда?

Седьмого ноября, сказала Ольга, после демонстрации, которую Оля пройдёт со своей школой и дядя Коля отвезёт её и тётю Нину в своё село.

Это значит, что ей – не отвертеться; кукушке – не спугнуть меня.

Вся ночь – наша.

Седьмого утром я зашёл за ней – мы тоже выйдем в город.

Она наводила марафет – карандашом по бровям, тушью по векам.

Мы были одни, но когда я полез с объятиями, она отклонилась и сказала – зачем?

Хата и так будет наша, вот только…

Я обмер – неужто скажет, что у неё менструация?

Короче, если я хочу чтоб было, ну, сам знаю что, то я должен выполнить одно условие.

– Что? Говори!

Сейчас, перед выходом в город, она накрасит мне глаза.

Ни хрена себе!..

Хотя хорошо, что не менструация…

Геракл бы меня понял. Его – победителя немейского льва, лернейской гидры, критского быка и прочих чудищ, одна бабёнка, Омфала, заставила обрядиться в женское платье и прясть куделю в гинекее, поправ всякое мужское достоинство.

Хоть в чём-то и я сравняюсь с этим нечеловечески сильным полубогом.

Я – согласен!

Синие тени положила она мне на веки, чёрной полоской туши провела стрелки поверх ресниц.

И мы вышли в город.

( … это теперь, после «голубых» и «розовых» революций, после возведения Элтона Джона в рыцарский чин, после душки пирата Джека Воробья люди стали понятливее.

В те времена им требовалось два, а то и три взгляда, чтоб догадаться что во мне что-то не так.

Потом кто пожимал плечами, а кто-то смеялся …)

Боря Сакун, вышедший из своей пятиэтажки на Зеленчаке, бодро приветствовал меня, но, приглядевшись, вдруг поменялся в лице.

Неподдельный испуг исказил поношенные черты лица мастера, недопроизнесённое «волосатик!» застряло в глотке и он убежал обратно в здание своего места жительства.

( … а ведь это человек переживший разгул бандитизма со всякими там «чёрными кошками» в послевоенном Конотопе!

Или именно поэтому?..)

– Ты больной и не лечишься,– без обиняков заявила встреченная нами моя младшая сестра Наташа.

В Центральном парке на Миру Ольга достала свою косметичку и смыла с меня раскраску.

Хватит Гераклом прикидываться.

Потом подошла Чепина подружка Нина со своей подружкой Ирой и они втроём ушли поискать место для курения.

Ко мне подвалили знакомые хлопцы с Посёлка.

Они уже полным ходом праздновали. Им было хорошо.

Они хотели, чтобы и Орфею с Посёлка тоже было хорошо.

Они содрали крышку с непочатой винной бутылки и протянули её мне.

За всё в этой жизни приходится платить, даже за популярность.

Я прощально посмотрел на солнце, запрокинул бутылку и начал пить с горлá.

Потом бутылка пошла по кругу.

Потом мы пошли к гастроному ещё за вином.

Потом мне стало плохо и я ушёл домой.

Проснулся я в маленьком сарае на железной кровати, что перекочевала на место «явы», когда Архипенки съехали в свою квартиру.

Мой «дачный» сезон уже миновал, но кровать оставалась в сарае. И, кстати, оказалась очень кстати.

Проснулся я в плаще и обуви, но это не важно – кровать без белья.

Важно, что я не проспал. Сегодня мы играем прощальные танцы в Парке.

Только туда ещё надо дойти, а меня так корёжит, во рту пакостно сургучный привкус и ломит в затылке.

Я всё-таки дошёл, когда все уже таскали аппаратуру.

Лёха начал возбухать, что я опаздываю и Ольга тоже прицепилась: «Куда ты там делся?»

Я объяснил, что мне очень плохо и Лёха сказал, что мне надо выпить и – пройдёт.

Меня передёрнуло от одной лишь мысли, но Ольга с Лёхой стали смеяться, а Юркó – тот с виду пацан, который у Ольги в адьютантах, сгонял в гастроном и принёс вино.

Я заставил себя сделать несколько глотков и – о, чудо! —я ожил.

Всё как рукой сняло.

Ольга, Лёха и Юркó допили бальзам и мы начали играть танцы.

Танцы закончены, аппаратура перевезена в кассу.

Мы с Ольгой вышли из Парка и, свернув налево, прошли до её переулка.

Вот и третья хата от угла.

Я по-хозяйски подвожу Ольгу к калитке и она вдруг – отшатывается…

По возрасту я на два года старше Ольги, но мне всегда казалось, что наоборот.

Она знала больше всего того, что я вычитал в книгах. И у неё был авторитет.

Если кого-то из подружек нашего окружения задевали посторонние чувихи, то она обращалась к Ольге за помощью. Ольга шла и ставила тупых на место.

Редкий вечер на танцах обходился без драк.

Играем и вдруг с площадки многоголосый долгий визг, но совершенно не в такт тому, что мы играем.

В плотной массе отдыхающей молодёжи образуется круг свободного пространства, где мельтешат кулаки.

Взвихренный круг быстро перемещается по танцплощадке, сопровождаясь визгом девушек, уступающих ему место.

Мы прекращаем играть и призываем дорогих друзей к соблюдению порядка.

Побеждённый в одиночку или в кольце друзей проталкивается на выход.

Чепа задаёт темп палочкой о палочку и мы начинаем играть следующий номер.

Девушки на площадке не дрались, они приглашали друг дружку выйти.

Ольга вышла всего пару раз и стала авторитетом, потому что в Феодосии она с тринадцати лет ходила на танцы и время на пустые разговоры не тратила.

Теперь если какая-то отмороженная задевала подружек нашего круга, упоминание имени Ольги заставляло её осознать свою промашку и она затыкалась.

А ещё Ольга казалась старше из-за внимательного к ней отношения со стороны мужиков.

Одни раз после танцев, когда мы сматывали шнуры и кабели на сцене, на площадку забежал перепуганный хлопец, пересёк её и перемахнул через ограду в Парк.

В последний момент преследовавший его здоровяк лет под тридцать успел нанести удар вдогонку и беглец неловко свалился в кусты, но сразу же вскочил и убежал.

– Ещё поймаю, сука!– сказал триумфатор и, обращаясь к стоявшей возле сцены Ольге, добавил:

– Правильно, рыжая?

– Сам ты это слово,– дипломатично ответила Ольга и тот кичливо покинул танцплощадку.

Вот из-за всего такого я и чувствовал себя младше неё.

Но в тот миг, когда она вздрогнула у калитки тёмной хаты, это ощущение исчезло и всё стало на свои места.

Рядом с её испугом я почувствовал себя старше и сильнее неё. Мне стало её жалко. Ведь младших надо оберегать и защищать.