Валерий Букрин - Пятьдесят оттенков хаки

Гром грянул, когда терпению Маши пришел конец, и она написала первое исковое заявление. Развод не входил в Митины планы. Поначалу он истерично хохотал и в ультимативной форме заявлял, что семья в ее сегодняшнем виде его вполне устраивает. Закатывая истерики и обещая жене небо в алмазах, а потом Варфоломеевскую, Вальпургиеву и все прочие исторические ночи вместе взятые, он требовал сохранения диспозиции в ее прежнем виде. И сдержал-таки свое обещание: после развода разъезжаться не стал, ежемесячно подавая на имя руководства рапорты, в которых требовал предоставления ему однокомнатной квартиры и незамедлительного выселения из гарнизона «указанного гражданского лица» в связи с острым дефицитом жилья для военнослужащих.

Когда в связи с призывом Маши на военную службу этот козырь был бит, Дмитрий перенес боевые действия на закрытую территорию. С завидным постоянством он приглашал в квартиру случайных собутыльников и устраивал пьяные дебоши, каждый из которых заканчивался скандальной разборкой. И хотя Маша с сыном закрывались в своей комнате, возможности отдохнуть у них не было. Женщина долго пыталась скрывать от посторонних глаз особенности своей семейной жизни, но вскоре убедилась, что утаить шило в мешке не удалось еще никому.

Маше советовали обратиться за помощью к всесильному шефу, человеку влиятельному и интеллигентному. Но ее профессиональные отношения с полковником стали непреодолимым барьером на этом пути. Онищенко был замполитом, а потому имел индульгенцию не только обсуждать семейные дела офицеров, но и вмешиваться в дальнейший ход событий. Будучи сам отменным семьянином, он всегда стоял на страже интересов женщин и детей. Маша, безусловно, ценила профессионализм и честность шефа, который без сомнения знал и любил свое дело, никогда не принимал и уж тем более не заказывал «коробки благодарностей» в частях, чурался подношений и расплачивался за каждую мелочь. Плюс ко всему он был широко образованным человеком и со всеми общался исключительно на языке классиков. Говорили, Онищенко втайне симпатизировал своей строптивой подчиненной, но никогда этого не выказывал. В результате постоянных трений рабочие противоречия Маши и полковника зашли так далеко, что лишили ее возможности просить у него помощи. Его постоянные вводные и следовавшие в конце рабочего дня приказы к утру подготовить неподъемный по объему материал то и дело сменялись требованием немедленно переделать написанное. И так из раза в раз, изо дня в день, из месяца в месяц.

Дождавшись, когда разойдется или вконец упьется Митина компания, Маша ночи напролет писала тексты экскурсий, теле– и радиопрограмм, доклады руководству всевозможных уровней, газетные статьи и концертные номера. Утверждение их содержания проходило болезненно и часто напоминало затяжные бои местного значения. По определению победа всегда была на стороне шефа, но Маша стоически боролась за каждое слово и даже паузу. Но более всего из колеи ее выбивала подготовка очередного праздничного шоу. Чтобы поразить конкурентов, неуемный полковник требовал создания очередного «шедевра». Придумывать что-либо абсолютно новое для очередного представления было все сложнее. Времени на сына, хозяйство и сон категорически не хватало. Изнуряющие многочасовые репетиции были лишь легкой разминкой их идеологического противостояния. Зная умение Маши рифмовать, полковник требовал переделывать тексты всех песен, звучавших со сцены. А это был добрый десяток новоявленных шлягеров. Журналистка писала подводки для ведущих, речевки для детсадовцев и приветственные слова для школьников, участвовала в оформлении сцены и делала подборку сопровождающего каждый музыкальный номер видеоряда. При этом экскурсии по музею, который она курировала, не отменялись, радиопередачи и телепрограммы продолжали выходить в эфир строго по графику, а в каждом номере городской газеты обязательно должен был появиться ее материал. Первые главы написанной ей о космодроме книги и вовсе стали параграфами учебников по истории области.

Живя по такому графику, Маша вскоре стала ненавидеть творческую работу и задыхалась от бессилия, выслушивая справедливые упреки сына, требовавшего внимания и ревновавшего ее к бесконечной писанине. Он выбрасывал, прятал или просто рвал наброски матери, полагая, что таким образом помогает ей избавиться от проблем.

Следовало ли удивляться, что об общении с начальником по душам не могло быть и речи. Маша и в страшном сне не могла представить себя в роли просительницы. Оставшись как-то по вине бывшего мужа в Москве без денег и билетов, она не воспользовалась случаем принять помощь от Онищенко, хотя понимала, что они с сыном могут попасть в беду. В ожидании чуда она стояла на платформе, надеясь встретить хоть каких-то земляков и попросить взаймы денег. По закону подлости единственным знакомым пассажиром в тот день оказался ее шеф. Он расшибся бы в доску, но помог всякому, кого знал, тем более подчиненной, но Маша лишь сухо поздоровалась и прошла мимо. Когда поезд тронулся, она едва не лишилась сознания, понимая, что полковник был единственным шансом на спасение.

Билеты на обратную дорогу через свою знакомую доставал Дмитрий. Он обещал встретить их с сыном или на крайний случай оставить проездные документы у коменданта, но не сделал ни того, ни другого. Денег, оставшихся у Маши после отпуска, хватило только на билет в общий вагон до соседнего областного центра. Не задумываясь, как они будут выбираться из краев, где знакомых не может быть по определению, Маша с сыном обреченно села в поезд. Но Создатель не оставил ее. Место рядом заняла ухоженная дама, костюм и духи которой указывали на высокий статус попутчицы. Она оказалась вдовой погибшего в столичной командировке бизнесмена. Похоронив мужа, женщина ездила на встречу с его компаньонами и получила гарантии всяческой поддержки. Ей требовалось проехать всего одну остановку, потому она купила билет в первый попавшийся состав. Видя распухшее от слез лицо Маши и испуганный взгляд ее семилетнего сына, уходя, она незаметно положила в детский карман купюру самого высокого достоинства. Благодаря чему незадачливые пассажиры добрались до дома комфортно и без проблем. Все эти годы Маша жалела только об одном, что не знает имени и адреса своей спасительницы. Посещая храмы, она неизменно молилась о долгих летах и благоденствии для таинственной незнакомки…

Воспоминания принесли облегчение. Маша посмотрела на часы и направилась к дому. Но, выбравшись на центральную аллею, тут же пожалела, что не пошла берегом озера. Изображая радушие, навстречу ей бросилась Бедоносова. Изнывая от одиночества, она искала объект для общения и была с лихвой вознаграждена.