Андрей Сеченых - Эхолетие

– Алёна, а когда была сделана фотография?

– Это двадцатое декабря тридцать седьмого года… – оживленно начала девушка и неожиданно запнулась, – простите, Поль… так, стоп, я свою часть договора честно выполнила, – она мгновенно переменила тему, – теперь ваша очередь, месьё. Мы ждем рассказов и повествований про Париж, да, мама? Или вы решили обмануть бедную девушку?

И Поль, поощряемый любопытными взглядами и ароматными, божественными пирожками, рассказывал про королевские замки, вечную Луару, булыжные мостовые и необыкновенные летние вечера с запахом жасмина. Рассказывал, а сам невольно думал о том, что эта фотография была сделана буквально через несколько месяцев после гибели деда и что именно сегодня он впервые смог немного дотянуться до него рукой. Его невеселое состояние было списано слушательницами на ностальгические переживания, поэтому долго мучить рассказчика не стали. Алёнка пообещала, что поговорит с отцом, а Поль написал данные деда, а также дату его реабилитации, после чего попрощался и вышел на свежий морозный воздух. Ему было о чём подумать.

Спустя несколько дней Поль получил приглашение от своих студентов посетить капустник, организованный их собственными силами, которое он с удовольствием принял. Молодой француз уже знал, что на вечеринки принято хорошо одеваться, поэтому заранее проутюжил свой вельветовый выходной пиджак и приготовил джинсы, актуальную и практичную часть гардероба. И самое главное, не забыл про термобелье советского производства, странного голубоватого оттенка, именуемое кальсонами. И ничего, что оно с трудом влезало в джинсы и меняло походку, заставляя двигаться как водолаза на глубине пятьсот метров, зато в нем были не страшны даже самые лютые февральские морозы. Интересно, если бы двести лет назад у его соотечественников была бы подобная одежда, как бы сложился исход кампании восемьсот двенадцатого года?

Поль поднялся на четвертый этаж и вошел в зал. Капустник был в самом разгаре. Сдержанно кивнул знакомым лицам и на секунду задержал взгляд на стройной фигурке Люси Агафоновой, той самой молодой преподавательницы истории, которой Поль по незнанию предлагал деньги. Люся ему нравилась своей независимостью суждений, юмором, эрудицией и, конечно же, бесспорно красивой внешностью. Высокая, темноволосая, с благородным тонким лицом, таких можно встретить только в СССР. Сегодня на ней было длинное трикотажное платье коричневого цвета, выгодно подчеркивающее все изгибы фигуры. Она смеялась, не отрывая взгляда от сцены. Поль вздохнул про себя и радостно махнул сидящей через два ряда от неё Алёнке. Та помахала ручкой в ответ. Поль постоял немного, посмотрел за действием на сцене и отошел к задним рядам, доставая попутно кубик Рубика. А дальше началось самое интересное. К нему подошел высокий парень в черном свитере с белой полосой поперек, мгновенно собрал несобираемый кубик и выдал вслух такое, о чем Поль мог поделиться только с самим собой…

Он смотрел в серые смеющиеся глаза Лёшки, а сам лихорадочно перебирал в голове варианты: как? откуда? Поль ровным счётом ничего не понимал, и идей не было никаких.

Лёшка Самойлов наклонился к нему и доверительным тоном сказал:

– В нашей стране статуи и обелиски не кормят. Погнали, буфет уже открылся, оторвемся на бутербродах, – и пошел, не оборачиваясь, на выход. Поль машинально последовал за странным парнем. Этажом ниже в буфете молодые люди купили чай и несколько бутербродов с докторской колбасой и пошехонским сыром. Лёшка с энтузиазмом голодного студента уплёл деликатесы в один присест, а Поль сидел и молча смотрел на своего нового товарища. Лешка отпил полстакана чая и весело произнес:

– Очевидно, дело принимает скверный оборот и пахнет международным скандалом. Ты чего не ешь?

– Откуда ты узнал? – как-то неуверенно спросил Поль.

– Ты сам рассказал. – Лешка проглотил остатки чая и с вожделением посматривал на беспризорные нетронутые бутерброды друга.

– Я тебе ничего не рассказывал, – не принимая шутки, упорно гнул свою линию Поль.

– Хорошо. Здесь всё очень просто. – Лёшка вздохнул и начал загибать пальцы. – Первое, ты так таращился на Агафонову, что кроме меня этого не заметил только мраморный бюст Ленина, и явно в этот момент ваше преосвященство думало не об исторических аспектах нашей страны. А между тем, рядом с ней сидел её ухажер с кафедры физкультуры, и, поверь мне, он конкурентов не жалует почему-то. Второе, ты очень по-дружески поздоровался с Алёной Нелюбиной, подругой моей девушки.

– И что?

– Ровным счетом ничего, если бы не было деталей. А детали таковы: ты полгода назад приехал из Франции и прекрасно говоришь на русском языке, практически без акцента, а это значит что у тебя или русский отец или русская мать, но учитывая вечную занятость отцов, скорее всего мать. Версию, что ты шпион, я отбросил как негодную – на филологическом факультете секретов не осталось, там девчонки уже всё и всем разболтали. Конечно, можно допустить, что у тебя оба родителя русские, но при твоей профессии невозможно преподавать французский, воспитываясь в русской семье. И самое главное – наличие Алёнки.

– Не понял, а это здесь причем??

– Это просто, особенно если тебе нравится Агафонова. Зачем тогда преподавателю французского знакомиться со студенткой испанского отделения? Правильно, незачем, – Алексей жестом остановил пытающегося что-то возразить Поля, – если только причина не кроется в её отце, офицере КГБ. Мне моя девушка рассказывала о семье Нелюбиных. А он, в свою очередь, тебе интересен тем, что, скорее всего, может навести какие-то справки о каком-то близком тебе человеке. Других причин я не вижу. Родители наших родителей в те годы бесследно пропадали или во время войны или в период довоенных репрессий. Бабушек минусуем, женщины страдали реже, значит, или это твой дед или его родной брат. Фактор войны мы тоже откидываем. Чекисты в таких вопросах не помогут. В этом случае надо было бы обращаться в военные или военно-медицинские архивы. Остается только одно. Кто-то из твоих родственников был осужден и пропал в лагерях или был расстрелян, а ты пытаешься получить о нем информацию. После нашего разговора и судя по твоей реакции, я уверен, что это твой родной дед, который очевидно жил здесь, в этом городе, иначе бы ты справки наводил в столице. Вот как-то так. Но это только мои гипотезы. Ну что, еще по бутерброду?

Поль был явно обескуражен таким объяснением:

– Алекс, извини, но как-то всё одновременно и просто и сложно. Возьми, угощайся моими, я сыт, – он подвинул Лёшке белый хлеб с сыром и колбасой. – Всё очень логично, но как– то невероятно. Но самое главное, ты прав. Мой дед жил здесь, здесь его арестовали и здесь расстреляли, и я очень хочу найти его могилу. У вас на юридическом все такие?