Евгений Угрюмов - Сиреневая драма, или Комната смеха

горемычной надежде, сами привели её сюда. Внучка сидела на скамеечке, к

которой ещё не успели проложить асфальтовую дорожку, и смотрела, как

жёлтые крапивные цветки разбрасывают фейерверками искорок пыльцу, и вдруг

она вспомнила, ясно поняла, что портрет принадлежит господину с зонтиком.

«Как же у меня в голове всё перемешалось!» – подумала, улыбнувшись (как

бледные лилии в сновидении), внучка Лиза и поспешила к парковым

аттракционам, чтоб ветер на самой высоте «Чёртова колеса» продул и развеял, и

освежил её горячую голову.

Протягивая деньги за билет на «Чёртовый аттракцион», в кассовом

окошечке внучка увидела нашего молодого кассира и вспомнила: зелёную

лампу, павлина, бубновую пятёрку и бабушку: «…случайность всё-таки сведёт

вас с ним…» – ах, бабушка!

Наступила пауза – у внучки не разжимались пальчики, которые держали

смятую купюрку; молодой человек-кассир пытался получить плату (билет

оторван, и хотелось бы получить). Потихоньку он выкручивал из растерявшихся

от случайной случайности пальчиков бумажку, и, наконец, она (бумажка)

оказалась у него вруках. Пауза вырвала из внучки и сновидения, и

представления, и понятия. Портрет Кабальеро распался; сложился зато,

настоящий, живой, прямо перед глазами, в окошке кассы возникший, желанный;

17

не весь (поясной портрет в раме сине-зелёной кассовой будки), но и это была

такая неожиданная радость, но и это уже привело нашу прелесть в любовное

томление (из которого она, собственно говоря, и не выходила). Лиза опустила

глаза и видела сначала, только отдельные части: руки, с вильчато-разветвлённой

гладкой и желтовато-зелёной кожицей (в том, что кожица была желтовато-

зелёной ничего странного не было, потому что так, жёлто-зелёно, отражалась на

«кожице» окружающая зелень дерев. О зелени дерев позже будет отдельно), об

этом эффекте, называемом „рефлекс“, хорошо знают художники – у них всегда

на милом розовом личике можно найти всякие-разные, не имеющие к личику

отношения, неприятные краски… о-о-о! о чём это я? В начале… Сначала…

Лиза видела… Ну, с разгона: видела только отдельные части: руки с вильчато-

разветвлённой гладкой и желтовато-зелёной кожицей, пальцы-

глубоковыемчатые по краям реснитчатые и ланцетные, жилки, жи-ло-чки на

поверхности кистей – неясные голубые трепещущие… Лиза стала поднимать

глаза… три расстёгнутых пуговички-перловицы, открывающие ложбинку,

ямочку под названием «душка» – «душка» – всего лишь деревянная палочка во

внутренностях скрипки, но отзывается, как настоящая душа, на тончайшие

звуки страдающего любовью сердца, да что там говорить… в ней клокочут

слёзы, и клокочет же, радость, и ещё – в потаённый закоулочек так приятно

уткнуться носиком… так близко, наконец, так рядом, наяву… щёчки, губки,

такие милые…», – и вдруг, вместо лица – лицо господина с зонтиком в

фиолетовом берете… нет такого знака пунктуации, чтоб обозначил эту паузу.

Лучше написать словами: Па-у-за, – а уж потом, набирая снова темп: внучка

вскрикнула, закрыла глаза, хотела бежать… легкомысленная, но подумала и

дёрнула за шнурок…

…сатиры расшаркались, анютины глазки скосили глаза, а Куриная Слепота,

образовавшись в дверном проёме, запахла так, что нарисованные на толстом

картоне напольные часы зазвенели голубыми колокольчиками, в каждом из

которых сидела золотая пчёлка, потом бубенчиками, потом запели сопелями и

свирелями, пастушьими рожкáми, засвистели свистульками и, вместе с

курантами, стали наигрывать всякие пасторальные мотивчики, может даже

Пасторальную симфонию (внучка в этом не разбиралась). На многочисленных

циферблатах задвигались в пасторальных же танцах пастушки и пастушкѝ и

стали по-театральному разыгрывать идиллические (можно тоже сказать

пасторальные) сцены нежной любви. На других циферблатах закружились в

мерцающей карусели числа годового календаря, времени восхода и захода

Солнца, знаки Зодиака и шкала взаимного расположения планет. Барометры,

термометры, психрометры (не психометры, а психрометры1) и компасы

расположились по углам и добавляли в оркестровое звучание тиканий и

перещёлков. В комнату – нет! и комната, вдохнув (не вздохнув, а вдохнув)

жёлтого, как жёлчь духа Куриной Слепоты, уже стала паркетной, колонной…

под ослепительным, голубым в белых узорах потолком повисли большие,

круглые и золотые солнца, а в потаённых уголках, за колоннами, притаились:

1от греч. рsychros– холодный и …метр. Ничего общего с психикой не имеет и употребляется для измерения

относительной влажности.

18

лиловая и пунцовая полумгла, кобальтовый полумрак, карминная полутень и

штофные истома с негой, и казалось, что там брезжит Луна, и её всплески там, в

побрызгиваниях колючих звёздочек, поглаживают скользким лучиком

совершенные формы совершенных в своих порывистых и чувственных

движениях, вышитых серебряной гладью на чёрной драповой драпировке стен:

мифологических аполлонов с клитиями, марсов с венерами и зевсовс ледами…

Посейдоны с амфитритами там нежились, плутоны с персефонами ласкались,

персеи с андромедами прислонялись друг к другу, гераклы с деянирами

касались и возлежали, а атриды с хрисеидами, ахиллесы с брисеидами и

остальные ураниды, einfach (что значит – просто), блаженствовали. В открытые

на огород двери вплывали уже кавалеры и дамы во фрачных нарядах и бальных

убранствах: розы, георгины, гортензии, с наклеенными на румяные щёки, на

зелёные изящные шейки, на тонко-округлые плечи и на высокие перламутровые

груди всякими мушками – чтоб маки, нарциссы, ландыши и анемоны по

галантным знакам догадывались бы об их (роз и георгин) пылкой любви, об

ожидающей их (нарциссов, ландышей и анемонов) радости, о чести, которая

может выпасть на их же долю; или о неожиданной печали, или о болезни

(любовной же), о пролитых слёзках, о девственности, о безосновательной и

основательной тоске, о сердечном признании, об отказе и о: «люблю, да не

вижу»1.Маргаритки изысканно, загадочно и, как в настоящем театре,

надломлено переступали порог крохотными ножками; незабудки, фиалки,

гвоздики, с развевающимися за ними газовыми шарфиками всех цветов и

оттенков, шарфиками, которые тоже были не просто так, но которые тоже были

обращены к избранным кавалерам и тоже указывали на страстные желании, на

устремлённую верность, на целования, на свидания, на надежду, а то и

упрекали, сомневались и говорили: «довольно, хватит! »2; что же касается

1Из «Письмовника» Николая Гавриловича Курганова (1769 г.) «Роспись о мушках». Может кому-то будет