Георгий Каюров - Счастья не бывает много

– Жду тебя, – взволнованно встретила она девушку.

– Что-то случилось?

– Звонила классная. У Тани температура поднялась, – собираясь, рассказывала Елена Николаевна. – Ума не приложу, откуда она взялась?

– Мы погуляли по городу, а потом я проводила её в школу, – рассказала Инга. – Всё было нормально. Надо было не ждать.

– У тебя же нет ключа от дверей. Сейчас Матвей придёт, – отдавала распоряжения Елена Николаевна. – Подогреешь еду и поедите. Мы скоро будем. Если ничего страшного, то сразу домой, а нет, так через поликлинику проедем.

– Хорошо, всё сделаем, – принимала к исполнению Инга.

– Чуть не забыла. Вот рабочий номер телефона отца. Дозвонись ему, – и Елена Николаевна ушла.

Дочери пришлось несколько раз набирать номер, вращая диск, прежде чем она услышала в трубке голос отца.

– Привет, – у неё не повернулся язык сказать «папа», и она от этого зажмурилась. – Это Инга.

– Я слышу, доча, – спокойно ответил отец. – Как вы там?

– Таня заболела – сообщила Инга и тише добавила: – Мы мороженого поели.

– Она же знает, что ей нельзя, – голос отца погрубел.

– Я её уговорила.

– Где они?

– Кто они? – не поняла вопроса Инга.

– Елена Николаевна пошла за ней?

– Да.

– Я и спрашиваю, давно ушла?

– Да, давно. Наверно, скоро придут.

– Я тоже скоро буду, – коротко бросил отец, и в трубке послышались короткие гудки.

Елена Николаевна укладывала Таню в постель, когда в дверях раздался звонок. Это вернулся с работы Григорий Михайлович. Он не спешил к больной. Пока мыл руки, к нему вышла супруга.

– Что там? – коротко бросил он.

– Ума не приложу, откуда могла взяться температура, – сетовала Елена Михайловна.

– Разберёмся, – поцеловав жену, Григорий Михайлович бросил короткий взгляд на старшую дочь. Извиняясь, Инга только повела плечами.

– Я компрессы приготовлю.

– Нет, – отдавал распоряжения отец. – Инга приготовит компрессы, а ты принеси тройку – но-шпу, анальгин и супрастин и ступай на работу. Сами управимся. В кухне, на полке, бутыль спирта, – адресовал дочери Григорий Михайлович. – Стакан на литр воды разбавишь, марля в аптечке, – отец пальцем указал на ящик в прихожей и ушёл в комнату к девочкам.

До позднего часа они постоянно меняли компресс, обкладывая всё Танино тело марлей, пропитанной разбавленным спиртом.

– Зачем так часто менять, – в какой-то момент не выдержала Инга.

Видишь ли, у Тани аллергия на температуру, – устало пояснил отец.

– Как это? – удивилась она.

– Вот так. Организм не может бороться с температурой. Разбухает, сжимает сосуды, а кровь пенится и превращается в хлопья. Если прозевать, конец наступает в течение часа.

– Какой конец? – слова отца ошарашили дочь. – То есть я хотела сказать, а мы успели?

– Меняй марлю, – спокойно сказал отец и уже обратился к Тане. – Ну как ты?

– Хорошо, папа.

– Давай измерять температуру, – отец встряхнул термометр и сунул дочери под мышку. – Вроде стабилизировалась.

– Я тоже чувствую, – сокрушённо подтвердила Таня.

– Как же тебя угораздило? – отец положил Тане на лоб руку.

– Очень захотелось, пап, – виновато проговорила дочь. – Я не выполнила твоё поручение.

– Бог с ним, – тяжело вздохнул отец.

– Это я её уговорила, – попыталась заступиться за сестру Инга.

– Не адвокатируй, – поднимаясь, отец поцеловал Ингу в лоб. – Она организованный человек и может сама отвечать за свои поступки.

Состояние Тани стабилизировалось, и она уснула.

* * *

Весь вечер разговаривали. Им было о чём. Инга задавала вопрос за вопросом, а отец отвечал и отвечал. Она слушала и понимала, как рушится тот замок, который выстроила её мать за все эти двадцать четыре года. Сердце сжалось, а душа трепетала от горечи за неё. Зачем? Кому нужны были все эти сказки? – пульсировало в висках. Мать потому и не хотела отпускать к отцу. Знала, – все годы врала и всё это вскроется. Знала – всё рухнет и надо будет начинать сначала, а сил уже не будет. Нет той двадцатилетней девчонки, которая могла бы на всё махнуть рукой, как когда-то она распорядилась судьбами своей и её – Инги, и начать заново.

– Хватит на сегодня, – наконец сказал отец, крепко ударив по коленям. – Пора спать. Уже за полночь. Иди мыться.

– Нет. Я после тебя. – Инге хотелось побыть одной.

– Как хочешь, – отец собрался уйти.

– Помнишь, я тебе говорила, – беря отца за руку, одними губами произнесла Инга, – у меня с детства есть тайна, которую я никому никогда не рассказывала?

– Помню, – сухо ответил Григорий Михайлович.

– Хочешь расскажу? – Инга знала – отец откажется, но она нуждалась в том, чтобы выпустить из себя эту многолетнюю тяжесть.

– Нет, не хочу, – голос отца звучал так же сухо.

– Я всё-таки расскажу, – дрожащими губами упрямо произнесла Инга, но отец промолчал. – Я была ещё маленькая, лет семь мне было, у мамы появился мужчина, – Инга замерла, прислушиваясь к дыханию отца, но тот даже не шелохнулся, как будто его и не было рядом. – Понимаешь, – словно оправдываясь за причинённую отцу боль, Инга едва не разрыдалась и, снова переведя удушливое дыхание, продолжила: – Она была счастлива и собиралась замуж. В одно утро, мама отвела меня к бабушке, и они о чём-то взволнованно поговорили. Бабушка потом весь день приговаривала: «Наконец и ей счастье улыбнулось», и гладила меня по голове. К обеду вернулась мама с этим мужчиной. Оба улыбаются. Мама счастливая, с цветами, и у обоих блестящие кольца на пальцах. Это они приехали из загса. Мама подозвала меня и сказала:

– Это твой новый папа. Мы теперь будем жить все вместе, – с этими словами она посмотрела на своего нового мужа и, соединяя наши руки, добавила: – Скажи, здравствуй, папа.

Инга замолчала, собираясь силами, чтобы открыть самое основное, ради которого и начала эту исповедь. Григорий Михайлович сидел, не шелохнувшись и не отрывая взгляда от улицы. Всё, о чём говорила дочь, проникало в него, и он чувствовал тяжесть каждого слова сердцем.

– И я… – вырвалось у Инги, но голос сорвался, и она умолкла.

От волнения пересохло в горле. Подступивший ком душил, девушка никак не могла перевести дыхание, а Григорий Михайлович словно окаменел. Слабея, Инга опустилась на колени, обняла отца и, обливаясь слезами, шёпотом заговорила:

– Я никогда больше этого не говорила. Понимаешь… мама счастливая… бабушка целый день… Мне было всего семь лет… Что я могла понимать? Сказали, скажи… Я же тебя никогда не видела… Я даже не знала, ты, вообще, есть? – Инга замолчала, тяжело дыша. Она села рядом с отцом и, обтерев слёзы, тихо заговорила. – Это моя тайна. Я была маленькая, но почувствовала, – только что совершила предательство. Я не знала тебя, не видела, а уже предала.