ВЛАДИМИР САЛИМОН - Происхождение точки росы

я ни словечка не смог,

вынужден был, как ни бился, признать –

хитрое дело восток.

Как ни старался, халдейский язык

выучить я не сумел,

клинопись я не разъял, не постиг,

глиною не овладел.

***

Поскольку с нею связаны мы кровно,

я, глядя на окрестные поля,

ничуть не сомневаюсь, что способна

к рукам прибрать нас мать сыра земля.

Как мать – дитя, заспит земля сырая,

навалится всем телом на меня,

мне косточки играючи ломая,

пока не задохнусь от боли я.

***

Девица с румянцем во всю щеку

занимает место рядом с нами.

Нужно быть поэтом, равным Блоку,

чтобы описать ее словами.

Если поэтического дара

кот наплакал у тебя и только,

может быть, тебе нужна гитара,

может, в этом будет больше толка.

Если у тебя гитары нету,

может, не особо будет сложно

сделать вид, купив в ларьке газету,

что тебе читать ее не тошно.

***

Каждый лично может убедиться,

есть ли жизнь в пристанционной роще

или, так как все могло случиться,

от нее одни остались мощи.

Если бы чуть раньше прилетели

к нам на Землю инопланетяне,

когда только-только высшей цели

наконец достигли египтяне.

Лучшей жизни вкус познали греки,

римляне – могущества и власти,

с нами жить остались бы навеки,

а не прочь бежали, бросив снасти.

***

Чуть свет вороны переполошились,

рассыпались сначала по кустам,

а после, как обычно, в кучу сбились,

внутри которой слышен шум и гам.

Как будто в репродукторе железном,

что много лет болтался на столбе

и нам казался вещью бесполезной,

но был по сути дела вещь в себе.

В том смысле, что его предназначенье

загадочно, туманно и темно.

Никто не в силах дать нам разъясненье.

Все, кто был в курсе, умерли давно.

***

Всей полнотой картины насладиться

чтоб мог,

за окнами с утра

снег сыпется, клубится и кружится,

как над поляной искры от костра.

Смотря в окно, я вспоминаю детство.

Заснеженные сосны в полукруг

берут наш дом,

их близкое соседство

мой незаметно отточило слух.

Я слышать стал других детей острее

во тьме ночной сосновых веток стук,

ведь где-то там быть должен по идее

подвешен медью кованый сундук.

***

По осени железная дорога

во тьме ночной становится слышна

достаточно, чтоб отличал немного

я пассажирский от товарняка.

Ритмический рисунок их понятен,

но, в силу самых разных мелочей,

по-человечески мне неприятен

стук тяжких бревен, грохот кирпичей.

Мне по душе веселое застолье

попутчиков случайных в час ночной,

похожее на русское раздолье,

внезапно освещенное луной.

Когда морозом скованные лужи

в ночи блестят, как медные значки,

и, глядя вдаль, мы чувствуем, что туже

уже не затянуть нам пояски.

***

Дождь льет весь день безостановочно,

с утра до ночи льет и льет,

а бабочке, что так беспомощна,

никто на помощь не идет.

Смерти подобно промедление

всего на несколько минут.

Случиться может преступление,

пока я медлю, все умрут.

И стрекоза голубокрылая

травинку выпустит из рук,

и бабочка, подружка милая,

не вынесет душевных мук.

***

На постаменте предо мной

науки деятель известный

так руки прячет за спиной,

как будто человек бесчестный.

– Будь осторожнее, дружок! –

меня жена предупреждает. –

Он за спиной в руках снежок

с железным скрежетом сжимает.

***

Толька дремлет, но еще не спит.

Это я про Тольку-машиниста,

что в кабине поезда сидит

с видом знаменитого артиста.

Маленький, тщедушный тепловоз

тянет за собой вагонов связку.

Я так ясно слышу стук колес,

что невольно ощущаю тряску.

Чтоб людей от гибели спасти,

Тольке нужно срочно делать что-то!

Зона торможенья впереди.

На путях вовсю кипит работа.

***

Из песни соловьиной ясно мне,

что если дело у него не склеится,

то этой ночью светлой при луне

он на глазах у нас с тобой застрелится.

О, Господи! –

вдруг слышу я сквозь сон. –

Не говори, что был он жалким хлюпиком,

он был прекрасен, молод и влюблен,

тот, кто лежит в траве холодным трупиком.

***

Абсурдность ситуации не в том,

что носороги бегают по улицам,

а в том, что люди ходят за окном,

смеются громко и на солнце щурятся.

Что Бог не выдаст,

что свинья не съест,

что с наступленьем века окаянного,

меня, когда зайду я в свой подъезд,

ножом не ткнут ни трезвого, ни пьяного.

***

Однажды в школьном коридоре

от духоты на пол упал,

а в первый раз увидев море,

я потрясенье испытал.

Не страх, не трепет легкокрылый,

но ужас смертный, ледяной,

как пред разверстою могилой,

пред жизнью грешною земной.

Мир распахнул свои объятья,

и тут, невинное дитя,

стал сыпать грязные проклятья,

лягаться и брыкаться я.

***

Жизни нет на Марсе и Юпитере,

на Венере и Сатурне нет,

вся она теперь в Москве и Питере,

лишь на этих двух из всех планет.

Фауны и флоры представители

больше не встречаются нигде, –

говорил мужчина в синем свитере

и в лохматой пегой бороде.

Но никак не речи его вздорные

привлекли внимание мое,

а скорей ботинки его черные,

будто бы чугунное литье.

***

По потолку крадутся тени,

как чудища из глубины,

что, всплыв, уткнулись нам в колени

и ясно сделались видны.

Мы в ужасе поджали ноги,

хотя лежали на спине,

как будто в поле у дороги

на сладко пахнущей стерне.

Кончался день.

Кружились птицы,

собой затмивши небеса.

У них отсутствуют ресницы.

Слегка навыкате глаза.

***

Трехмерное изображение

молекулы воды напоминает

животное или растение,

что в каменной пустыне обитает.

Оно вонзает в ноги голые

большие ядовитые иголки,

и вдаль верблюды невеселые

идут качаясь, как под ветром елки.

Во тьме кромешной колокольчики

нас донимают музыкою жалкой,

когда жестокие погонщики

по ягодицам бьют верблюдов палкой.

***

Лес срубили, землю распахали,

а потом посеяли горох.

На вопрос: Зачем?

мне отвечали

грубо и цинично: Чтоб он сдох!

И тогда мне делалось обидно,

что вилась дорога, лес шумел

и река петляла,

но, как видно,

с той поры никто не уцелел.

***

«Прощание славянки» отзвучало.

Состав пошел.

И люди вслед за ним

вдруг бросились бежать.

Из кинозала

мы вышли в ночь с товарищем моим.

Москва, России-матушки столица,

потери не заметила бойца,

так как-то у Светлова говорится

в «Гренаде»,

но от третьего лица.

От первого лица такие вещи

произносить опасно крайне вслух.