Михаил Афинянин - С отрога Геликона

Телеф слушал, одобрительно кивая головой каждому новому движению войска, о котором рассказывал Амфитрион, будто сам знал все наперед. По окончании рассказа отвечал он тоже почти не раздумывая:

– Говорю тебе сразу, Феспий, можешь собираться в Кекропию, но… поскольку предприятие это сопряжено с немалым риском, позвольте мне как полагается вопросить богов, чтобы быть окончательно уверенным.

– Телеф, друг, но как же я поеду? Я ведь головы поднять не могу, – заголосил Феспий.

– Не беспокойся, к вечеру тебе будет лучше.

– Скажи мне, Телеф, – вступил в разговор Креонт, – как же ты так быстро все понял?

– Если бы я мог это объяснить, о царь, прорицателем мог бы быть каждый, как каменотесом или рыбаком.

– Но понимаешь ли ты, какая тайна тебе доверена и что, покидая нас сейчас, ты неминуемо попадаешь под подозрение?

– О царь, подозрений я не боюсь. Я под подозрением с тех пор, как еще отроком, движимый голосом богов, покинул родные места и пришел в Фивы к уже тогда старому Тиресию. Не только ты, сами небеса доверяют мне свои тайны.

– Так откуда же ты родом, Телеф?

– Я из небольшой деревни в окрестностях Иолка. И… если позволите, я вас покину на некоторое время. Чем быстрее я узнаю ответ богов, тем быстрее Феспий сможет отправиться в путь.

Это не вызвало ни у кого возражений. Телеф быстрым шагом направился к своему дому. Креонт, впрочем, скрепя сердце отпускал его: Телеф ведь оказался минием! Да, это было большое племя. От Фив его земли простирались далеко на север до владений дорян и лапифов. Впрочем, узкий проход Фермопил разделил минийский народ надвое. Одни считали своей столицей Орхомен, а другие Иолк. Несмотря на это, жили они между собою в мире.

– Что же мы с тобой наделали, Амфитрион? – с тревогой в голосе спросил Креонт. – Сами без принуждения и не под пыткой отдали тайну своего плана в руки врага. Феспий, неужели ты не знал об этом?

– Клянусь Зевсом, что нет. Для чего мне это знать? Он отличный прорицатель, много раз меня выручал.

– Ты же должен это лучше меня понимать. Сердце человека там, где он родился!

– Во-первых, Креонт, я не собираюсь ни с кем воевать в отличие от тебя, и единственное, что мне нужно, это чтобы сердце человека было предано мне. Во-вторых, я не могу сказать, что мое сердце в Кекропии. Я нисколько не тоскую о ней. Моя жизнь там, где мой дом. Посмотри на мой сад. Нигде мне уже не вырастить такого. Здесь мои дочери, мои женщины. Я здесь до конца моих дней.

– Ну это ты. А он-то?

– Он? А чем он не такой, как я? Он построил дом… самостоятельно в отличие от меня. Разбил виноградник, делает вино. Здесь он уважаем. Как-то будет в другом месте? Ведь он не единственный прорицатель на земле.

Доводы Феспия до конца не убеждали Креонта.

– Но послушай, у меня сложилось ощущение, что и весь план Геракла он знал наперед. Ты понимаешь, как это могло получиться?

При упоминании имени Геракла у Феспия по всему телу прошла дрожь. Этот вездесущий мальчишка, оказывается, был замешан и в этом деле.

– Я думаю, что ничего удивительного в этом нет, – вступил в разговор Амфитрион. – Он был здесь, общался с Телефом. От того тот и знает, чем Геракл жил и дышал.

Персеид, знавший о причастности сына к божеству, понял, что Телеф абсолютно безопасен, и потому перевел разговор в другое русло. Он вспомнил о том, как впервые приехал к Феспию договариваться о своих коровах и каким прекрасным вином тот его напоил. Кекропиец в свою очередь вспомнил, что то вино сделал Телеф, и что в тот год все вино у них в округе вышло необыкновенным. Беседа потекла так, будто никакой войны не было и впомине. Несчастной Эрато боги дали отдохновение. Она уснула и своим истовым плачем больше не досаждала друзьям. Феспию неожиданно стало лучше. Голова его стала ясной, нездоровая краска спала с лица. Он попросил дочерей принести вино. Наливали друзья, не разбавляя, правда, больше двух чаш не успели выпить. Уже вечерело, когда во внутренний дворик феспиева дома вбежал Телеф.

– Торопись, Феспий, – обратился он, запыхавшись, к хозяину, – тебе нужно отбыть до рассвета.

Креонт и Амфитрион и вправду задержались. Царская стража томилась от безделья. Хозяин дома встал с ложа, чтобы проводить их. Он еще чувствовал слабость в теле, но с другой стороны уже представлял себя несущимся на коне через Киферон.

– Послушай, Феспий, – полушепотом сказал Креонт, когда они стояли уже на дороге, – а ты не мог бы как-нибудь твоего Менандра придержать дома? У меня и к прорицателям-то нет доверия, а уж к торгашам и подавно: за деньги кому угодно продадутся. О том, что мы здесь были никто не должен знать.

– Не беспокойся, я попрошу его остаться на время моего отсутствия. Дальше тоже придумаю что-нибудь.

– Хорошо. Еще что-то хотел тебе сказать, Феспий.

Креонт, будучи немного навеселе, подозвал его ближе пальцем и прошептал на ухо:

– А с дочерью твоей все же что-то не так.

– Все в порядке, переживем, – заверил его кекропиец и по-дружески похлопал по плечу.

– Самое главное, Креонт, мы чуть не забыли, – сказал вполголоса Амфитрион, и спросил у Феспия: – Как называется бухта на заливе, что недалеко от тебя.

– Ты имел в виду Креусу?

– Да, точно. Доставка туда кораблем. Мы пришлем своих людей на повозках. Ни в коем случае по земле и ни в ком случае в Авлиду – там везде орхоменские посты.

– Понял, сделаю.

Фиванцы уже оседлали коней и готовы были тронуться, как услышали позади себя окрик Телефа:

– Стойте! Подождите!

Все обернулись. Телеф вместе с каким-то окрестным юношей нес штук наверное тридцать луков.

– Вот, – сказал он, – это большее, что мы можем для вас сделать. Я собрал их по окрестным домам. Мы все равно не охотимся каждый день. Вам эти луки нужнее.

– Спасибо, Телеф! – ответил ему Амфитрион.

Двое стражников взяли луки – половину один и половину другой, – перевязали толстой веревкой и повесили на коня. Телеф с юношей разошлись, а Феспий, попросив друзей немного подождать, вернулся из дома тоже с двумя луками. Он удивлялся, как это ему самому не пришла в голову такая простая мысль.

Процессия Креонта уходила дальше и дальше. Стесняемое горами закатное солнце причудливо играло в озеленившихся кронах деревьев, в стенах домов и блестящих доспехах фиванских стражников. Феспий благодарил богов за свое выздоровление, как телесное, так и душевное. Уже очень давно, пожалуй с тех пор, как родилась его первая дочь, он не испытывал столь сильных движений души. Кекропиец был готов уже простить и Геракла. Правда, о беременности дочерей он ведь тогда еще не знал. Он перебирал в памяти свои разговоры с Телефом, и вспомнил разговор о нимфах, состоявшийся как раз тогда, когда Геракл только-только оказался у него в доме. Феспию казалось теперь, что горы и деревья и вправду небезучастны к нему.