Елена Семёнова - Обретение настоящего

…В дверь раздался негромкий стук. Нюра что-то забыла? Кто бы это мог быть? Георгий Петрович потушил папиросу и пошёл открывать. На пороге стояла смуглая, темноволосая девчушка:

– Здравствуйте… Я Настя… – представилась.

Внучка, значит… Да, да, она. Видел её несколько раз на улице, но виду не показывал, не заговаривал. Принцип…

Когда сын объявил, что собирается жениться, Георгий Петрович пришёл в ярость. Невеста не понравилась ему сразу. Старая дева, даже старше будущего мужа! Ни образования, ни внешности, а гонору хоть отбавляй, манерность-то какая, апломб! И откуда она понабралась этого?! Отец её в городе шишка, так и что ж из того? Слова в простоте не скажет! В выражениях Георгий Петрович не постеснялся, лихо отвесив желчные определения будущей невестке и собственному сыну, присовокупив и угрозу:

– Если женишься на ней, так я тебя не знаю!

Гордый старик не учёл, что сын унаследовал от него не только внешность, но и фамильные качества: сдержанность, гордость и принципиальность. Что решено, то решено – не разрубишь. Принцип нашёл на принцип, гордость на гордость.

– Очень хорошо, – прозвучал ответ. – Значит, мы с тобой не знакомы. Прощай!

В тот же день сын съехал. Вскоре он женился на своей избраннице. Георгий Петрович считал, что сделал сын это назло ему, и укорял себя за недостаток такта, излишнюю резкость, которая подстегнула молодого строптивца к глупому шагу, в котором он непременно раскается со временем, и которого могло бы не быть, если бы не сдуру выдвинутый ультиматум…

Так или иначе, но с тех пор, живя в одном городе и регулярно встречаясь на улице, отец и сын не здоровались и расходились так, точно были не знакомы…

И, вот, теперь вдруг явилась внучка… Настасья… В честь матери назвал, надо же…

– Здравствуйте… – и запнулась, не зная, как назвать. «Дед» как-то не шло с губ. Посторонний он, а не дед. Дед – другой, отец матери… И переминается с ноги на ногу. Небось, и не хотела идти. Родители послали. «К деду».

Дед тоже не находил нужных слов, глядя на внучку, как на странное, инопланетное существо. Похожа, похожа… Но – чужая… Как и все, и всё…

– Ну, здравствуй… Проходи в дом, раз пришла…

Георгий Петрович почувствовал, что слова его прозвучали как-то сухо, недовольно даже. Нехорошо… Ребёнок не виноват ни в чём. Внучка всё-таки. Надо бы поласковее… А как это – поласковее? Непонятно…

Прошли в комнату, сели за стол. Настя подпёрла голову рукой и стала болтать ножкой под столом. Она явно скучала, отбывая непонятную ей повинность. Неуютно чувствовал себя и Георгий Петрович. Надо было что-то сказать, а он не знал что.

– Чаю… хочешь? С карамелью?

– Давайте, – пожала плечами девочка.

Георгий Петрович принёс чай и конфеты. Посидели ещё, попили чаю. Настя пососала карамельку, протянула деду, но тот не взял: сладкого он не любил, и дешёвые конфеты держал в доме для Нюры и её детей.

– Как живёте вы? – спросил Георгий Петрович.

– Хорошо. Скоро в Москву перебираемся…

– В Москву, значит…

– В Москву, – подтвердила Настя. – Ну, я пойду… Меня бабушка ждёт…

– А… Иди… – кивнул Георгий Петрович и, спохватившись, добавил: – Заходи ещё!

– Зайду, – ответила внучка и убежала.

Не зайдёт больше… Зачем? Чужой он ей, а она ему… Бабушка ждёт… А он вздохнул с облегчением, когда она ушла. Дед! Так и не назвала дедом… Георгий Петрович вдруг почувствовал приступ завести к родителям невестки. Их его внучка зовёт дедушкой и бабушкой… И его могла бы! Если бы мог он… Ведь теперь было не поздно попытаться подружиться с нею, перебросить мосток… Не сумел! Да и как? Её, эту девчушку, в школе учат атеизму, вдалбливают в светлую головку ложь о коммунизме, славят палачей и клеймят «контру», клевещут на растоптанную ими Россию. Она, небось, смотрит все эти идиотские фильмы, играет с друзьями в неуловимых мстителей, вопя «бурнаши на крыше»… Она – из другого мира и времени, и никак не стереть эту грань, не разрушить стену. А если бы рассказать ей всю правду, воспитать по-своему, как следует? Куда уж! Кто ему позволит… Да и нужно ли? Разве легче ей будет жить после этого? Да и у него нет ни сил, не желания срывать швы с сердца, травить душу горькими воспоминаниями, чтобы вложить что-то, если получится, в голову этой девчушки… К тому же, наверняка, её мать настраивает её против него. Пусть всё остаётся, как есть… Ничего тут уже не поправишь, не срастишь того, что разрублено безжалостно. А, может, и он сам неправ в чём-то. Не может переступить через себя, отталкивает всех, боясь снять панцирь с души, ушёл в себя, а для прочих – что камень. Нужно бы мягче быть… Вот, и внучку, которую мог бы нянчить, которая могла бы любить его, создавать уют в его пустом доме своей детской непосредственностью, оттолкнул вслед за сыном… Они в Москву уезжают… Теперь и на улице не увидеться. Один, всегда один… Нюра только через три дня придёт, да толку от неё? Всё равно один… Глупая штука жизнь!

Георгию Петровичу вспомнились юные годы, первые месяцы после свадьбы, Франция и слова прапорщика Светёлкина (интересно, жив ли?). Может, и прав он был? Нужно было остаться во Франции, вызвать туда Настасью, и жизнь бы сложилась по-другому. Боже, всё могло быть иначе… Он сам всё решил. Исполнил долг, выбирая между честью и благополучием, выбрал честь…

– Терпеть надо, родимый… Господь терпел…

Терпеть, терпеть… Одинокая слеза неожиданно вытекла из правого глаза, неподвижно смотрящего перед собой, скользнула по глубокой борозде, по впалой щеке и осталась висеть каплей на скуле…

Из дневника Александры Ш.

«Вчера утром Б. дал мне пистолет. Значит, сегодня… Сегодня! Сегодня будет покончено с ещё одним кровопийцей. Этот невежественный палач приказал бить плетью политического узника, образованнейшего и тонкого молодого человека, якобы за возмутительные оскорбления, который тот ему нанёс. Сегодня состоится отмщение. Сегодня с ним будет покончено. А ещё будет покончено с проклятой серой жизнью, пустой и бесполезной, которую я вынуждена вести. Кто окружает меня? Люди, которые не в силах меня понять, которые не силах понять того, что так жить нельзя и преступно! О, как я устала от них! Что они знают обо мне? Что знают о жизни? Человек должен жить для борьбы, для блага будущих поколений, для высокой цели. Мы не хотим пассивно ждать какого-то будущего, мы хотим делать его сейчас, приближая заветный час нашей победы. Пусть всякий тиран знает, что над ним подвешен меч, который покарает его за кровь невинных. Я не убийца, я меч, карающий зло и приближающий торжество справедливости… Я погибну за высшие идеалы – и что может быть прекрасней этого?! Для чего ещё – жить? Чтобы выйти замуж, истребить высокие порывы души, предать идеалы и заживо погрести себя в пошлости семейной жизни? Нет! Это не моя доля! Я послужу всему человечеству и взойду на эшафот гордо, как Перовская, в сознании того, что долг мой исполнен…»