Никифор Малеин - Заговор гордыx

Благодарность императора не знала предела – титулы, почести и деньги полились, как из рога изобилия. Прадед покупал дворцы десятками, рабов тысячами, устраивал такие пиры, о которых вспоминали даже после его смерти. Среди прочего за баснословную сумму он приобрел деревню на окраине Малой Азии 6, в горной провинции Каппадокия. Какой-то ловкач убедил Терция, что под камнем, напоминающим своими очертаниями львиную голову, находятся большие залежи золота.

О, как падок человек на золото! Помаши перед носом драгоценностями, позвени монетами, пусть блистание бриллиантов и сапфиров отразится в глазах! Пообещай легкую наживу, да к тому же такую, о которой не смел и мечтать – и человек твой. Делай с ним, что хочешь. Принесет все, что имеет, отдаст последнее за мечту о золоте. Хотел бы я посмотреть на того мошенника, что так искусно облапошил моего хитрого предка!

Поковырявшись в земле и убедившись, что его обвели вокруг пальца, прадед забыл о купленном участке на десять лет – пока сам не угодил в опалу и не потерял все состояние. Терций удалился в Каппадокию с женой и детьми, подальше от двора. Располнел, превратился в обычного провинциального землевладельца и посвятил остаток жизни воспитанию сына и четырех дочерей.

Дед мой Агриппа принял «Львиный камень» в плачевном состоянии – земля обрабатывалась плохо, давала скудные урожаи, крестьяне работать не хотели. Разразившаяся Юстинианова чума 7и вовсе грозила превратить семью землевладельцев в семью землепашцев. Тогда Агриппа собрал последние деньги, и потратил их на снаряжение торгового каравана к далекому сказочному острову Тапробана 8. Говорят, дома на нем из железа, украшены драгоценными камнями и жемчугом, а вокруг растут сахарный тростник и рис. Дед мой видел там живого риноцероса – животное страшное и похабное. Из носа у него торчат рога, которые качаются из стороны в сторону при ходьбе, а когда он раздражен, то они напрягаются, становятся твердыми, как камень, в особенности передний рог. Им он может вырывать с корнем деревья. Неужто и правда Господь создал подобное существо, противное всякому естеству? Жаль, не увижу никогда своими глазами.

Чума не тронула Агриппу, в торговле сопутствовала удача, и до дома оставалось несколько недель пути, когда на караван напала банда разбойников. Деда и его ближайших помощников убили, остальных сделали рабами и увезли в Аравию. Лишь чудом одному юноше удалось бежать вместе с сокровищами, и невредимым добраться до «Львиного камня».

На привезенное золото поместье было превращено в жемчужину Каппадокии. Отец мой Авл разбил на каменистом плато тенистый сад, желая услаждать свой взор среди унылого пейзажа. Он заманил в имение крестьян и слуг щедрыми подношениями, уютными домами и так почитаемыми среди ромеев банями – термами. Были разбиты виноградники, устроены конюшни и выездка для лошадей. Но истинными шедеврами стали церковь Григория Нисского, построенная по лучшим столичным образцам, и господский дом, для украшения которого со всей Романии свозились мрамор, порфир, статуи, золото, жемчуг и шелк.

А что сделал я, Гонорий? Большую часть жизни провел в походах. Вернулся, когда мне было уже за сорок, и делу моих предков смог посвятить лишь шесть лет жизни. Ничего не построил, имения не расширил».

«Как это ничего не сделал?» – возразил сам себе помещик, оглядывая превосходно подстриженный куст азалии. «Я превратил «Львиный камень» в идеально отлаженный механизм, который может соревноваться в совершенстве с механизмами Архимеда. Вложил прибыль в торговлю, купил корабли. Даже когда меня не станет, мои дети ни в чем не будут нуждаться. Хотя думать о смерти пока рановато. Поживем еще, потопчем эту землю!»

Гонорий вышел на большую круглую поляну, озаренную дюжинами светильников, и укрытую призрачной дымкой. В центре, несмотря на мороз, журчал и разбрызгивал воду фонтан. От него валил пар, который расползался по поляне, укутывал ее туманом и оседал на деревьях белым инеем. Ветки и стволы были похожи на гигантские кораллы. Они мягко посверкивали в полумраке.

Под поместьем протекал источник с горячей водой. Он брал начало глубоко под землей, возле жарких дремлющих вулканов. По трубам вода поступала в особняк, в термы, и в этот фонтан – единственный, работавший круглый год.

На противоположном краю прогалины из тумана проступал изящный двухэтажный особняк. Между его колоннами прятались мраморные статуи – они сурово взирали на поляну, охраняя дом от непрошеных гостей. У входа фыркал и бил копытом вороной конь, привязанный к тумбе. «Какой красавец!» – Гонорий похлопал его по крупу, смахнул пену с шеи и почесал между глаз.

– Ты откуда взялся? – конь мотнул головой, заржал, но позволил чужаку приласкать себя, унюхав заядлого лошадника. – Бьюсь об заклад, во всей Малой Азии найдется не более пяти человек, в чьих конюшнях водятся такие, как ты. Что, загнал тебя твой седок? – Жеребец закачал головой. – Ничего, я распоряжусь, тебя почистят, напоят и накормят. Узнаешь мое гостеприимство.

Землевладелец прошмыгнул через беломраморный сводчатый вестибюль в атриум, а затем, через неприметную дверь, в спальню. В личных покоях Гонорий не признавал роскоши и жил по-походному – только самое необходимое: кровать с медвежьей шкурой, кованый сундук, полки с книгами.

У дубового стола, заваленного бумагами, сидел управляющий Юстин, а возле него прискакавший издалека незнакомец. Взглянув на гостей, Гонорий невольно улыбнулся: сложно было представить более непохожих друг на друга мужчин. Юстин впечатлял своей основательностью, степенством. Седовласый, крупный, с гордой осанкой, чисто выбритыми вислыми щеками и недовольно искривленным ртом он напоминал брыластого мастифа. Гонец же был молод, поджар, со смоляными волосами и горящими черными глазами – вылитая гончая.

Контраста добавляла одежда: управляющий верил, что является живым символом поместья, поэтому даже на утренний доклад явился в вышитом золотыми нитями далматике 9, кожаных сапогах с тиснеными на голенищах львами, и с массивным рубиновым перстнем на мизинце. У незнакомца цвет и фактуру одежды было не разобрать – она была густо покрыта грязью, и сдобрена дорожной пылью.

При виде хозяина гости встали и низко поклонились.

– Господин, к тебе гонец из Константинополя – звучно произнес «мастиф». – Я пустил его сразу, поскольку известие не терпит отлагательства.

– Тебе повезло – обратился аристократ к всаднику. – Обычно Юстин сам принимает донесения и решает, что мне докладывать, а что нет. И если допускает какого-то посланника лично, то не раньше, чем отдраит его в термах и разоденет, как на прием к благословенному императору.