Оли Дункан - Тогда и сейчaс

Я вспоминаю… «У тебя есть родители или ты сирота?» – задаёт мне вопрос жених. Пришло время знакомить его с родителями. Ужин состоялся в ресторане Дома кино. Мама кокетливо улыбалась и говорила папе, что ей на свадьбу необходим норковый палантин, как у Галины Вишневской. «Ничего не будет, – угрюмо отвечал отец. – Ты что, разве не видишь, что за столами сидят одни комитетчики? Я их бюджет хорошо знаю. Бутылка минералки и чашечка кофе». Однако поужинали мы спокойно, и нам никто не помешал. Интересно, там Володя был? Или занимался другими делами? На свадьбе мама была в норковом палантине. Хорошо подвыпивший папа подошёл вплотную к жениху и спросил: «Говоришь по-русски? А зачем моя дочь тебе нужна? У вас что, там своих нет?» Его увели. В ресторане сидели те же мальчики со скромным бюджетом. Правда, некоторые стояли, заведя руки за спину. Отец внёс предложение купить им бутерброды. Его опять увели. Гостей провожали те же комитетчики, поднимая одну руку, как бы прощаясь навсегда.

Я вспоминаю… В апреле перед самым отъездом в Англию на улице Герцена встретила Ивана Кузьмича. Это произошло неожиданно. Видно, к своим ходил. Иван Кузьмич строго посмотрел на меня улыбающимися глазами и сказал:

– Вот-вот, значит, замуж вышла. И что он там с тобой делает?

– Я ещё не там, Иван Кузьмич, – отвечаю. – Когда буду там, то обязательно напишу вам на мужа. А коньяк «Камю» я могу принести.

– Оля, – взмолился Иван Кузьмич, – не приходи ко мне. Меня ж с работы выгонят.

Это была наша последняя встреча. Теперь, спустя много лет, я с удовольствием встретилась бы с этим строгим человеком, который мне всегда улыбался глазами. Хочу надеяться, что он ещё жив, хотя ему уже тогда было хорошо за шестьдесят. Я бы пришла и поставила на стол его любимый коньяк «Камю». Иван Кузьмич бы строго сказал «вот-вот», а потом мы бы обнялись.

Я вспоминаю… Через год в Лондон приехали мои родители, хотя говорят, что никого не выпускали за границу. Я их очень ждала, но это понятно. Главное, что они просто и органично влились в лондонскую жизнь. Особенно хорошо себя чувствовала мама. После экскурсий и музеев ходили по магазинам, название которых она хорошо знала. Кредитных карточек у родителей и в помине не было. Папа всё оплачивал налом, приговаривая: «Мне для своей жены ничего не жалко!» На его реплики никто внимания не обращал, главное, чтобы всё оплатил.

– Мне ещё вот этот бант в горошек, Саша, – говорила мама, смотрясь в зеркало.

Бант был взят, но почему-то не один, второй папа положил в карман. Перед выходом из магазина его накрыла мама:

– А ну-ка покажи, что у тебя там? – папа виновато вынул бант из кармана. – Это что? – голосом полицейского спросила мама.

– Бант в горошек, – ответил папа.

– Мы же мне уже купили. А это кому?

– Мне, – отвечает папа дрожащим голосом.

Бант конфискован, отец пожимает плечами. Помню, однажды, сидя на кухне, мы заметили папочку, проскользнувшего в дальнюю комнату. «Пусть освоится. Ему надо дать время, а потом будем брать с поличным», – решили мы. Вошли в комнату через пять минут. Отец держал в руках маленькую картонную коробку, он так радовался, что даже слово не мог вымолвить.

– Смотрите, смотрите, что я купил! Это же чистая везуха! – папа поднимает вверх маленькую шариковую авторучку, потом опускает её вниз острием и так несколько раз. – Шариковые авторучки с голыми бабами! Это же удивительно: так опустишь – грудь видна, этак опустишь – вообще всё! – отец безотрывно смотрит на авторучку, приговаривая, что он купил наконец-то то, что хотел, и в этом весь смысл всей его поездки, если, конечно, не считать Букингемский дворец. – Приеду в Москву и подарю всем врачам в клинике, а самую большую – таможеннику! Пусть ей рапорты пишет.

– Дай сюда, – сказала мама. Авторучки положили к банту.

Через некоторое время отец принёс в дом видеокассету, объяснив нам, что это – чистая порнуха! Мы, естественно, поинтересовались, как он её повезёт.

– А очень просто, – со знанием дела ответил отец, – от Захара человек зайдёт и провезёт.

– Это тот самый Захар, который два раза сидел за попытку переправить контрабанду за границу? – строго спрашивает мама.

– Точно, он! – обрадованно ответил папуля. Видеокассета присоединилась к банту и авторучкам. Больше отец ничего не покупал, потому что у него отобрали все деньги, последняя незначительная сумма была изъята из ботинка.

Я вспоминаю… В Москву мы ездили по работе чуть ли не каждый месяц, а иногда даже каждые две недели. Для меня это счастье! Муж работает с русскими заказчиками и получает хорошие контракты. Но все наши поездки были связаны с получением визы. Выглядело это примерно так: ко мне выходил работник посольства и с обиженным видом выдавал паспорт. Иногда это совпадало с какой-нибудь демонстрацией: люди шли с плакатами по улицам, полиция, напряжённость. Работник посольства внимательно на меня смотрит, да так, что у меня просто мурашки по коже идут:

– Ну иди, бастуй с ними против Родины!

– Это шахтёры бастуют против политики Маргарет Тэтчер, – отвечала я.

Но работник посольства меня не слышит, направляясь к своей внутренней двери, и вдруг чуть ли не жалобным голосом:

– А ты мне три батончика чёрного хлеба не могла бы привезти и ещё баночку атлантической селёдочки?

Я отвечаю, что сделаю это с большим удовольствием, если меня, конечно, пропустит таможня. Работник посольства даёт деловой совет:

– А ты скажи, что везёшь для генерала Полупэпэнко! – мягкая буква «г» выдаёт в нём украинца.

– Считайте, что чёрный хлеб у вас в кармане, а за селёдку я не ручаюсь, всё-таки атлантическая! – на этой фразе мы расстаёмся.

Лечу назад в Лондон, таможенник просит открыть чемодан и обалдевает:

– Это что такое?

– Везу для генерала Полупэпэнко, – буква «г» намеренно мягкая. Таможенник сам кладёт боевые продукты в чемодан. Я полетела. Значит, Иван Кузьмич был прав.

Работник посольства забирает всё с обиженным видом и без слов благодарности уходит. Я слышу лишь знакомое: «Ну гуд бай тебе». Возила я хлеб и селёдочку около двух лет, а потом всё как-то само собой закончилось: в один прекрасный тёплый летний день работник посольства ко мне не вышел. Но для «генерала Полупэпэнко» я возить не перестала, так как эта фраза была волшебной. Теперь, спустя много лет, я понимаю, что работник посольства поделился со мной паролем (видимо, три батона чёрного хлеба и банка атлантической селёдочки были для него важнее).

Я вспоминаю… До Горбачёва нам ещё далеко! Я начала свой маленький картинный бизнес, который превратился в большой и успешный. Когда что-то с любовью делаешь, всё получается. Надо сказать, что картины советских художников производили впечатление! Я имею в виду школу живописи. Да что говорить, англичане восхищались работами наших мастеров. Несмотря на то что многие послевоенные полотна были темноваты, выполнены на картонках или ветхих холстах, все восхищались мастерством советских художников и умением так трогательно передать человеческое тепло и непосредственность. Наши гениальные художники рассказывали о жизни народов СССР так, что даже англичанам хотелось посидеть с людьми в хатах, попить чай с семьёй за большим столом, поиграть в волейбол с ребятами во дворах, поудить рыбу, сплясать в конце концов! Англичане чувствовали тепло, которого у них дефицит! Будучи такими музыкальными, наши островитяне недополучили главного – человеческого тепла. Работы наших мастеров восхищали и завораживали. На моих выставках пили виски и восторгались девочками в бантах и школьной форме, солдатами в пилотках и любящими матерями. Картины советских художников настолько захватывали, что каждый хотел их приобрести. Я гордилась тем, что делаю, потому что рассказывала о своей Родине, детстве и юности! Я показывала жизнь своей великой страны, о которой тогда мало кто знал на Западе. Плохое – в сторону! Посмотрите на нас, полюбуйтесь, задумайтесь!